О дружбе и работе с Янковским, Михалковым, Абдуловым рассказывает Александр Адабашьян

Татьяна Друбич и Олег Янковский в фильме «Храни меня, мой талисман». 1986 г.

«В фильме «Полеты во сне и наяву» главную роль должен был играть Никита Михалков. Но режиссер Роман Балаян увидел, как Янковский просто режет лимон в фильме «Мы, нижеподписавшиеся», и решил отдать роль Олегу», — вспоминает Александр Адабашьян.

— Александр Артемович, в том или ином качестве (сценариста, режиссера, художника, актера) вы принимали участие в съемках многих легендарных картин и наблюдали многих наших великих актеров. Кого-то из них можете назвать гениальным?

— Гениально — это когда непонятно, как сделано. Такие способности есть у единиц. У Инны Чуриковой, у Светы Крючковой. Я снимался с ней в «Родне» и видел вблизи, как она работает. Это поражало. Казалось бы, рядом и Мордюкова, и Богатырев, и Бортник. Но даже среди них Света выделялась. Это большое счастье — быть так уверенной в своем таланте, как она. Она не сломалась, когда ее не брали в театральный. Она ведь трижды поступала в Школу-студию МХАТ. Чтобы остаться в Москве, работала на заводе Лихачева. Это история про то, что нужно верить в свое предназначение и гениальность, даже когда тебя вроде бы никто не хочет… Еще Олег Янковский — у него практически все кинороли гениальные: непонятно, как они сделаны. Никаких привычных приемов, способов, никаких технических приспособлений… Его игру невозможно разгадать. Знаете, в фильме «Полеты во сне и наяву» главную роль должен был играть Никита Михалков. Именно на него писал сценарий Виктор Мережко. Но режиссер Роман Балаян увидел, как Янковский просто режет лимон в фильме «Мы, нижеподписавшиеся» Лиозновой, и решил отдать роль Олегу. Они потом много работали вместе и дружили.

Что еще надо сказать про Янков­ского — у него было нереально серьезное отношение к профессии. Вот Абдулов распылялся, а Олег Иванович был к своему таланту очень строг. У него не было имиджа звезды, но и образа своего парня не было. Он никогда не участвовал ни в каких сомнительных предприятиях, даже суливших хорошие деньги. Не мелькал никогда, не ходил на всякие бесконечные ток-шоу, так же как и на корпоративы, лицом торговать. Очень щепетильно относился к интервью. Следил за внешностью. В его образе все было продумано: и трубка, и кашемировый шарфик. В нем чувствовалось такое совершенно породистое достоинство.

У Янковского ведь были дворянские корни. Сколько сейчас болтается фальшивых и подлинных дворян, есть Дворянское собрание, которое раздает все эти звания, и не знаю, сколько появилось графов и графинь. А у него была истинная благородная кровь. Олег всегда был особенным. Помню, как только он в Москве появился после фильма «Щит и меч», уже тогда выделялся стилем и достоинством. Хотя вроде и особняком не держался, и выпить мог в меру… Таких людей, как Олег, я больше не встречал.

«Лену загримировали, одели, и передо мной предстало абсолютно другое существо. Исчезли неуклюжесть, сутуловатость...» Елена Соловей в фильме «Раба любви». 1975 г.

— Вы ведь Янковского снимали в своей французской картине «Мадо, до востребования».

— Да, и это несмотря на то, что Олег ни с какими языками не дружил и напрочь был лишен музыкального слуха. Вообще, все получилось случайно: я из сценариста по предложению французских продюсеров превратился в режиссера. А Олег был в Париже про­ездом. Там незадолго до этого отгремела «Ностальгия», и во всех газетах на первых полосах печатали Тарковского и Янковского. Так что, когда я предложил взять Олега на роль в «Мадо...», продюсеры не возражали, хотя наши артисты кассовыми не числятся. Он тоже сразу согласился — с работой в России было уже не очень хорошо.

Вот только французская фонетика стала для Олега настоящим страданием. Французский сложен тем, что, в отличие от английского и итальянского, там от нюансов произношения часто меняется смысл. У Янковского была смешная сцена, где про продюсера он должен говорить «конар» — подлец, а он произносил чуть иначе, «канар», что означало «утка». Такие ошибки у Олега были повсюду. Он путал «жон» и «жён» — желтый и молодой. И так далее… В конце концов он сдался и его переозвучили. Это отрезало возможность номинации Янковского на фестивалях — без самостоятельной озвучки роль считается как бы не полностью твоя… Жаль, ведь эту работу Янковского многие отмечали…

Александр Абдулов, Олег Янковский и Александр Адабашьян держат на руках режиссера фильма «Храни меня, мой талисман» Романа Балаяна. 1986 г.

Языковой барьер имел и еще одну неприятную сторону: Олегу не хватало общения. В группе к нему относились хорошо, он хотел общаться, но поболтать через переводчика — совсем другое дело. Это не за обедом словом переброситься. Но в сценарии у Янковского была фраза, которая ему в итоге очень пригодилась. На вопрос героини из брачного объявления: «Любите ли вы восходы солнца на реке?» — он отвечал: «Смотря с кем». И я ему подсказал: «Олег, это гениальная фраза, на все вопросы ты так и отвечай: смотря с кем… Сойдешь и за умного, и за остроумного». Так и было. Его спрашивали: «Завтракать идешь?» — он отвечал: «Смотря с кем». На его обаяние это прекрасно ложилось, и таким образом Олег вроде обрел возможность общаться. Однажды смотрю: сидит с двумя актрисами, игравшими главные женские роли, и все ржут. Подошел ближе: оказывается, они задают ему самые дурацкие вопросы, а он отвечает все той же «волшебной фразой», постоянно меняя интонацию — то весело, то уныло, то грозно. Получалось невероятно смешно. Олег был абсолютно счастлив, наконец-то он мог наслаждаться общением. А потом он еще одну фразу выучил. Это было ругательство и с французского переводилось как «вонючий бардак». Когда к нему кто-то подходил и говорил: на съемку нужно выезжать, мы опаздываем, он произносил эту фразу. Всех это очень веселило.

«Гениально — это когда непонятно, как сделано. Такие способности есть у единиц. Например, у Светы Крючковой. Я находился с ней на съемках «Родни» и видел вблизи, как она работает. Это поражало» Светлана Крючкова в фильме «Родня». 1981 г.

А как мы веселились на других съемках — на фильме «Храни меня, мой талисман»! Мы жили в Киеве: Янковский, Абдулов, Збруев, Таня Друбич и Ярмоль­ник, который снимался в какой-то другой картине. Янковского очень любила директриса гостиницы Студии Довженко, и у нее был заветный номер, который она давала лишь таким дорогим гостям, как Олег. Номер был оформлен в ее вкусе: красный плюш, золото. Дорого, богато. Зато три просторные комнаты. Так что если собирались компанией, то у Олега. Как-то устроили для себя капустник — импровизировали на тему телевидения. У нас был и футбольный матч с игроками и комментатором, вечерние новости, «Кинопанорама», программа «Здоровье». Я изображал бегущую строку — на коленях с большой скоростью перемещался слева направо. Врача Белянчикову, царство ей небесное, изображала Таня Друбич. И там у «Белянчиковой» в программе было «спасение утопающих».

Збруев с Ярмольником выносили «утопленного» — голого по пояс Янковского. И Таня объясняла, как надо чего делать, потом она Олегу нажимала на живот, и он, как кит, выпускал изо рта мощную струю воды. В рассказе все не то, а когда было живьем, получалось смешно. Мы развлекались так часа два. Чуть позже использовали наработки на «Кинотавре», где показывали «Мадо...» вне конкурса. И там Олег Иванович, народный артист, при огромном скоплении публики выходил худой, в плавках и под комментарий про спасение утопающих выпускал большую струю воды. Народ был в восторге. Олег обожал шутки. Но не на площадке — там он делался суперсерьезен, ему и в голову не приходило, например, пытаться «расколоть» партнера. Как я уже говорил, профессию он уважал. А еще невероятно ценил семью. Радовался успехам Филиппа, а когда в профессию пришел внук Ваня, Олег Иванович был просто счастлив.

— Его же из-за большой любви к внукам звали «дед»…

— Не только из-за этого. В компании, состоящей из Олега, Ярмольника, Абдулова, Збруева, Янковский был старше всех.

— Збруев старше!

— Но в его возраст никто не верит. Помню, когда Саше исполнилось 60 лет, он выглядел на 30. И все только об этом и говорили, когда его поздравляли. Тогда он встал и заявил: «Чтобы вы успокоились, я сын того Збруева, которого вы поздравляете»…

— Из всей вашей компании вы один не заканчивали актерского факультета. А как вы попали в кино, как занялись искусством?

— Помню, на съемочной площадке фильма «Отцы и дети», где снимался режиссер Андрей Сергеевич Смирнов, а я был художником, мы с ним вспомнили, что исполнилось 50 лет нашей творческой деятельности, которая началась одновременно. Мы остановились у придорожного столба, вылезли из микроавтобуса и прямо там праздновали наш с Андреем Сергеевичем творческий юбилей. То есть годовщину постановки «Вождя краснокожих» в школьном театре в специализированной французской школе имени Ромена Роллана. Андрей Смирнов был у меня пионервожатым, старше года на четыре. И позвал меня на главную роль, потому что я был шустрый, рыжий и заметный. Руководила театральным кружком у нас бывшая актриса Театра Революции, очень энергичная. В нашей школе тогда учился сын директора Большого театра, и она добилась, чтобы мы стали подшефными при Большом театре. Поэтому у нас костюмы и грим были оттуда. Все серьезно. Мы даже на телевидении выступали. После одного такого телевизионного выступления через нашу режиссершу мне, тогда девятикласснику, поступило предложение попробовать поступать во МХАТ. Но я уже решил стать художником и нацелился на Строгановку…

Александр Адабашьян и Марчелло Мастроянни на съемках фильма «Очи черные». 1986 г.

Школа у нас была интересная. У нас, например, несколько раз бывала королева Елизавета Бельгийская, которая всегда приезжала в Москву на конкурс Чайковского. У нее была идея посмотреть какую-нибудь школу, а «какой-нибудь» школой для показа франкоговорящим иностранцам была именно наша. К визиту королевы все младшие классы приходили торжественно одетые. Де­вочки в белых гольфиках, бантиках и фартуках. Нас же, нормальных прокуренных небритых старшеклассников, прятали. Благо в школе было две лестницы. Одна — парадная, другая черная, с выходом в подвал, где шли уроки труда и стояли станки, еще там находилось бомбоубежище и преподавалось военное дело. Нам велели ходить только по той лестнице, не показываясь на парадной, где сновали девочки в гольфиках, делали книксен и говорили «бонжур».

Там же виртуозно играли для королевы Листа или Шопена. И вот после такого концерта кому-то пришло в голову показать ей, что это не только институт благородных девиц, а что у нас есть еще и серьезные станки. Картина: я направляюсь в «котел» — в котельную — покурить. Точнее — несусь по коридору, за мной кто-то гонится. А мы все в специальных тапочках, на которых прекрасно можно скользить по полу. Я уже набрал скорость, юзом лечу на этих тапочках, как на коньках. Как вдруг навстречу с черной лестницы выруливает целая делегация во главе с нашей директрисой, у которой при виде меня лицо перекашивается. И тут какая-то благообразная старушка трогает меня за плечо, останавливает и говорит, что это замечательно, что дети всегда дети. Она смотрит на меня с умилением. До этого ей встречались только дрессированные дети, а тут выяснилось, что в школе есть гетто, где водятся и дикие. Так я удостоился чести — был поглажен по голове королевой. И наша директриса тогда тоже скроила улыбку: «Ну иди, шалун, и что вы все так носитесь?»

В той же школе училась Таня Друбич. Мы с ней не раз потом пересекались на съемочных площадках. Например, когда снимались в фильме Романа Балаяна «Храни меня, мой талисман», где я играл французского туриста месье Дардье.

— У вас много кинопрофессий. Хотя зрители вас знают и любят все же прежде всего как актера...

— В детстве я хотел стать клоуном. Жаль, что не стал. Наверное, это было бы самым правильным приложением всех моих способностей. Там можно было бы рисовать, сочинять номера и пластически все это воплощать… А в кино я в первый раз сыграл информатора Брылова в фильме Михалкова «Свой среди чужих…». Изначально я работал на картине в качестве декоратора, но так вышло, что пригодился и как артист. Там была роскошная компания. Почти все, по сути, дебютанты. Юра Богатырев, Костя Райкин, Сергей Шакуров, очень мало снимавшийся в то время Александр Пороховщиков. У Николая Пастухова был колоссальный театральный опыт, но в кино тоже небольшой. Самой значительной фигурой оказался Анатолий Солоницын, который уже снялся в фильме «Андрей Рублев». Многие из группы — и операторы, и художники по костюмам, и световики, и технические работники — новички. И все работали с полным щенячьим восторгом, что, кстати, с экрана и видно.

«В фильме была роскошная компания. Почти все, по сути, дебютанты. И все работали с полным щенячьим восторгом, что, кстати, с экрана и видно» Александр Кайдановский и Юрий Богатырев в фильме «Свой среди чужих, чужой среди своих». 1974 г.

— Никита Михалков любил работать с одними и теми же людьми. Артисты у него переходили из одной картины в другую. Например, прекрасная Елена Соловей.

— Соловей досталась Никите в наследство от Рустама Хамдамова, который начал снимать ее в фильме «Не­чаянные радости». Но он работал, со­вершенно не ориентируясь на сценарий, так что, когда материал посмотрели, случился скандал, картину закрыли. А потом передали Никите. Он снял совершенно другой фильм — «Раба любви», абсолютно не похожий на то, что делал Хамдамов. При этом Никита решил оставить Лену Соловей. Помню, как он пригласил ее на первую пробу. Зима. В коридоре сидит какая-то сутуловатая девица с белыми ресницами, в валенках, красная с мороза. Я думал, кого-то из сотрудников ждет. Очень удивился, когда ассистентка по актерам сказала, что это Соловей. Девица в коридоре совершенно не походила на диву с пленки Хамдамова.

Я высунулся под каким-то предлогом из комнаты в коридор, и тут девица улыбнулась. И мне еще страшнее стало… Потом начались пробы, Лену загримировали, одели, и передо мной предстало абсолютно другое существо. Исчезли неуклюжесть, сутуловатость, косолапость... В жизни и на экране это разные люди. При этом она все пропускала через себя. Не могла играть даже технические вещи. Допустим, в «Обломове» была сцена на общем плане, когда она получает письмо от Ильи Ильича, в котором он пишет ей: «О, вы ошиблись, я не тот человек, я вас не достоин. И улетайте, как птичка улетает с ветки, на которую села невзначай». Соловей идет, читает письмо и начинает плакать. И это на общем плане, не на крупном! Так разрыдалась, что в конце чуть не упала в кустах. Никита меня попросил: встань, чтобы ее ловить на выходе из кадра. И я ловил, она была вся зареванная, ее трясло. Я сказал: «Тебе надо где-то в театре поработать, потому что есть вещи, которые просто нельзя делать. Зачем на общем плане по нескольку дублей так себя растрачивать? Да и на крупном не нужно. Есть же техника». Но Лена так не могла…

Помню, в экспедициях Лена всегда держалась отдельно от группы. Осо­бенно на «Неоконченной пьесе для механического пианино», она ведь уже была с ребенком. Там вообще начала сниматься другая актриса, потому что Лена только что родила и категорически отказывалась сниматься. Уговорили ее чудом. Приехала она со всем арсеналом молодой мамы — с пустышками, кастрюльками, ковшичками, погремушками… Ребенок для нее был центром вселенной. И муж тоже. Именно он — инициатор отъез­да в США. Формулировка: для будущего детей. Насколько я понимаю, Лена сомневалась, но муж настоял. Хотя, я думаю, он себе по-другому свою карьеру там представлял. Сейчас, как мне сказали, он работает у какого-то модного художника в подмастерьях… Жаль, Лена еще многое могла бы сыграть, если бы не уехала…

«Когда я раскладывал овсянку, всем доставалось по две ложки, а Ватсону — одна. В ответ в записной книжке Ватсона, лежавшей рядом, было крупно написано: «Бэрримор дурак». Такой персональный театр для нас с Соломиным» Никита Михалков, Александр Адабашьян и Виталий Соломин в фильме «Собака Баскервилей». 1981 г.

Чтобы попасть в любом качестве в съемочную группу к Никите Михалкову, очередь всегда стояла. Одни и те же люди — водители, гримеры, звуковики, костюмеры и прочие — работали на пяти-шести его картинах. У нас литературный сценарий просили прочитать даже водители и осветители перед началом съемок. Нигде такого не встречал. Все были почти семьей. У Никиты, нужно признать, особая энергия, это даже физически ощущается.

— Эдуард Артемьев в интервью говорил, что Михалков мог лечить руками, в том числе головную боль.

— Подтверждаю, мог. А Балаян лично у меня снижал давление… У режиссеров часто мощная энергетика. Или взять Гергиева… Я немножко поработал в Мариинском театре — ставил оперу «Борис Годунов» — и заметил: его еще не видно в театре, он только приближается, а уже что-то начинает происходить с пространством... Когда Данелия был в полной форме, случалось то же самое. Он мог за спиной у тебя появиться, но ты видел, что что-то изменялось в атмосфере. Ну а Никита — личность вообще уникальная, одаренная и талантами, и физически. И поэтому, и из-за того, что родился в особой семье, Никите всегда завидовали. Парню 18 лет, а тут такой успех — «Я шагаю по Москве». Говорили: Шпаликов написал потрясающий сценарий, Данелия замечательно снял, а Михалков — ну что Михалков? Папа запихнул в фильм сыночка. А потом раз — и успех фильма «Свой среди чужих…». Тогда стали говорить, что все получилось благодаря Лебешеву. Мол, чтобы у дебютанта получился хороший фильм, нужно взять опытного оператора. А когда я в «Неоконченную пьесу для механического пианино» пришел сценаристом, как и во многие другие фильмы Никиты, стали болтать: мозг — это Лебешев и Адабашьян, они все придумывают, пишут, снимают. Ко мне много раз обращались: ну признайтесь, наконец. Не признавался. Тогда решили: боится!

У Михалкова на площадке всегда была особая обстановка и правила. Условия жизни в гостинице должны быть на высшем уровне. Если снимается фильм ужасов, то страшно должно быть на экране, а не в гостинице, где группа живет, и не в столовой, где она питается. Мы всегда перед съемками тщательно искали место, где можно комфортно разместиться всей группе. Почему еще к Михалкову все охотно шли работать — потому что не было дискриминации. Не то что избранные живут в люксах, а остальные — в общежитии рыбкомбината по восемь человек. После съемок мы всей группой играли в футбол. И все до единого на площадке разговаривали на «вы» и по имени-отчеству — и артисты, и осветители, и бутафоры, и водители. Когда появлялись актеры на площадке — наступала полная тишина. Вообще, у Михалкова культ актеров. Их вызывали минута в минуту, когда уже все необходимое для съемок было готово. Но некоторые артисты не хотели подчиняться общим правилам. На съемках «Неоконченной пьесы для механического пианино» Калягин первое время завел манеру опаздывать.

«В фильме начала сниматься другая актриса, потому что Лена только что родила и категорически отказывалась сниматься. Уговорили ее чудом» Елена Соловей, Никита Михалков и Евгения Глушко в фильме «Неоконченная пьеса для механического пианино». 1976 г.

По пути на площадку заходил в книжный магазин и разводил шашни с девочками-продавщицами. Долго болтал, есть ли одна книжка, другая, заказывал, чтобы какие-то книги в магазин специально для него привезли. На следующий день приходил снова. Заказа, естественно, еще не было. Всем это было понятно. Просто девочки флиртовали с московским артистом, а он книжками затаривался. На площадку вплывал счастливый, глаз горел… И так каждый день. Никита сдержанно молчал. Не орать же на артиста. И придумал план. Вызвал директора, молодую красивую Таню Жигаеву, обо всем договорился. Группу тоже предупредили, что будет спектакль. И вот утром Таня пришла за Калягиным, сказала, что будет его сопровождать на площадку. Как всегда, по дороге Калягин завернул в магазин. Таня ему: «Александр Александрович, опоздаем». — «Да отстань, ничего не опоздаем, они там еще полчаса будут вошкаться». И опять мурлыкает с продавщицами. На площадку, конечно, пришли с опозданием. Никита сразу к ним: «Александр Александрович, вы отдыхайте. Татьяна Николаевна, еще один такой случай, и вы можете отправляться в Москву». — «Ну, я ничего не могла сделать». — «Меня не касается, артист должен быть здесь вовремя!» Тут сзади ко мне подходит Калягин: «Чего он на нее орет, это же из-за меня». А я ему: «Александр Александрович, вы идите, это наши внутренние дела».

Он потоптался, потом подходит к Никите. Никита опять: «Александр Александрович, мы разберемся, это наши внутренние проблемы. К вам никаких претензий, вы артист, святое дело, нам ваше настроение важнее, чем все эти 10—15 минут». И дальше орет на Таню… Калягин идет в гримерку, там остальные артисты, он всем жалуется: «Что творится!» А артисты говорят: «Ну, ты тоже хорош. Мы каждый день тебя ждем. Да и человека подставляешь!» В общем, Калягин больше ни разу не опаздывал. Вот так Михалков руководил процессом. Все держал под контролем.

— Я слышала, что на съемках фильма «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Собака Баскервилей» артисты не желали подчиняться Игорю Масленникову.

— При такой атмосфере вряд ли бы получился хороший фильм, а фильм получился. Это только у Василия Борисовича Ливанова сложились сложные отношения с Масленниковым, а в целом атмосфера была замечательной. Режиссер с удовольствием рассматривал любые предложения от артистов и все, что нужно для дела, с радостью принимал. Тем более что у него собрались не артисты, а какая-то сборная СССР — Ливанов, Соломин, Рина Зеленая, Михалков, Стеблов, Брондуков, Янковский, Купченко, Крючкова, Демидова. Вплоть до эпизодников все — личности.

«В «Бедных людях» я познакомился с удивительным персонажем — Ольгой Бузовой. И могу сказать, что совершенно очарован. Умница, всего для себя добившаяся сама» Алена Водонаева и Ольга Бузова в фильме «Бедные люди». 2016 г.

— А как вы попали на роль Бэр­римора?

— Точно не знаю. Так как мы работали и дружили с Никитой, то часто нас видели вместе. Думаю, режиссер так и придумал наш возможный дуэт. Но сначала нужно было пройти пробы, и я из Москвы отправился в Ленинград. Должен был ехать вечерним поездом, а к жене, Кате, приезжала подруга, и мы пошли ее до поезда провожать. На Смоленской площади я шел с ними двумя, а навстречу — какая-то развеселая компания, человек пять молодых парней, они пошутили насчет того, что они одни, а у меня две барышни, мне много одному. Я ответил в том же духе. Слово за слово, и один влепил мне в глаз, я ему в нос. Сейчас бы все кончилось хуже, но тогда время было «диетическое», за меня вступились товарищи моего обидчика. Нас растащили, драки не получилось, но фингал на память остался. Что делать, поехал с фингалом. А утром, выходя из поезда в Ленинграде, я еще и дубленку порвал.

Не заметил, что дверью купе защемило рукав, рванул, и… Меня встречала Ниночка, худенькая, элегантная ассистентка по актерам, петербурженка, в устной речи употреблявшая исключительно деепричастные обороты. А тут входит столичный гость: под глазом синяк, из дыры в дубленке мех торчит наружу. Полный набор. Мои выдуманные истории про игру в футбол ее не впечатлили. Но на студии фингал мне замазали, пробы сняли. А дальше — как в плохом кино. Захожу в поезд до Москвы. Открываю купе, там сидит парень, он поворачивается — и я вижу у него синяки под обоими глазами. Говорит, что получил клюшкой, когда играл в хоккей. Мы сидим, рассказываем друг другу свои приключения, ржем, тут открывается дверь, проводник спрашивает: «Чаю?» Потом смотрит на нас и сам себе отвечает: «Ну, этим чаю не надо»…

Вот так я получил роль Бэрримора, чему очень рад. Сейчас про него даже анекдоты существуют, как про Чапаева или про Вовочку. Фразу «Овсянка, сэр» придумал, кстати, Масленников, как и утрированное англичанство. Бэрримор служит сэру Генри, как до этого служил его дяде, но он терпеть не может чужаков — Холмса и тем более Ватсона, доктора, которого он почему-то должен во всем слушать. В общем, священный порядок нарушен — какие-то люди, какая-то собака ужасная. И когда я раскладывал по утрам эту овсянку, всем доставалось по две ложки, а Ватсону — одна. Я шлепал ее ему на тарелку как какую-то какашку. А в ответ в записной книжке Ватсона, которая лежала на столе рядом с его тарелкой, было крупно написано: «Бэрримор дурак, Бэрримор дурак, Бэрримор дурак». Ну, это был такой персональный театр для нас с Виталиком Соломиным, зрителям записи, конечно, не видно…

«Я счастливый человек. Могу заниматься актерством, только когда предлагают что-нибудь интересное. Потому что сама профессия артиста прекрасная, но ужасна своей зависимостью» Олег Басилашвили, Павел Лебешев, Никита Михалков и Александр Адабашьян на съемках фильма «Раба любви». 1975 г.

Все, что я вам рассказываю, какое-то далекое прошлое. Но в будущее я заглядывать не хочу, не интересно. Я примерно представляю, что меня ждет…

— А что с настоящим? В последнее время вы снимаетесь довольно часто. Недавно в «Дипломате» для Первого, в «Бедных людях» для ТНТ…

— В «Дипломате» я — бывший любовник героини Светланы Немо­ляевой. Разъезжаю на чоппере, играю джаз на саксофоне. А ее законный муж (Игорь Ясулович) страшно меня к своей жене ревнует. Компания в сериале отличная. Кроме уже названных — Саша Лазарев, его дочка Полина. А в «Бедых людях» на ТНТ я познакомился с удивительным персонажем — Ольгой Бузовой. И могу сказать, что совершенно очарован. Умница, всего для себя добившаяся сама. В сериале ее высмеивают, я удивился, что она согласилась играть самовлюбленную амбициозную дуру. Но у нее ­прекрасное чувство юмора и самоирония. Еще удивительное трудолюбие и ­уникальная особенность — все, чем она занимается, превращается в деньги. Она как царь Мидас, который к чему ни прикасался, все становилось золотом. Правда, закончил он плохо — золотые сосиски не резались, а золотой горошек не усваивался...

Еще мы с режиссером Анной Чер­наковой делаем уже третью детскую картину — «Про Лелю и Миньку» по Зощенко. Только-только закончились съемки. Материал такого уровня, с которым редко сталкиваешься в сериалах. И артисты заняты прекрасные — Сережа Степанченко, Валентина Талызина, Роман Мадянов, Александр Обласов. И еще потрясающий мальчик Елисей Мысин, лауреат конкурса «Синяя птица». Пианист и композитор, который вовсю гастролирует. У него в этом году сольный концерт в Италии. И самое смешное, что обычно актерские графики приходится согласовывать с агентами. А елисеевский график надо согласовывать с Денисом Мацуевым. Они много ездят вместе и играют в четыре руки, джазовые импровизации вдвоем устраивают. Мацуев даже некоторые сочинения Елисея играет. В общем, Елисей — вундеркинд. Но при этом замечательный живой ребенок, которому все интересно. А я в фильме участвую как художник и как сценарист. И немного как артист. Снялся в небольшой роли тряпичника, который чужие галоши покупает. Я, конечно, счастливый человек. Могу заниматься актерством, когда предлагают что-нибудь интересное. Потому что сама профессия артиста прекрасная, но ужасна своей зависимостью.