Лауреат Государственной премии (1946, за участие в фильме «Иван Грозный»)
Народная артистка РСФСР (1946)
Серафима Бирман родилась 10 августа 1890 года в Кишиневе. Некрасивую девочку с огромным носом дети не принимали в игру, слишком отталкивающей была ее внешность. «Бледная, как смерть, тощая, как жердь!»
«Все актрисы — красавицы» - для себя решила Бирман. Она слышала о Стрепетовой, которой поклонялся весь Петербург, забыв о ее горбатой спине. Поэтому она всегда мечтала стать актрисой.
Вначале она попала в московскую Драматическую школу под руководством Адашева. Там ей предложили готовить сцену из «Орлеанской девы» Шиллера. Бирман провалила роль, но у Станиславского случилось...чудо!
Вот как описывают очевидцы сцену знакомства Станиславского и Бирман.
Он сидел, устремив взгляд в пустоту, думая о том, что сегодня еще не обедал. И тут появилась она. Села рядом на свободное место, закинув ногу на ногу. Она закурила — он посмотрел на нее и содрогнулся. Такой выдающийся во всех смыслах нос он видел впервые в жизни. Она продолжала безмятежно дымить сигареткой, все ближе придвигаясь к нему.
Он заметил, что ее юбка стала раза в два короче, открывая длинные, уж очень длинные ноги. Она прижалась к нему плечом и одарила самой соблазнительной улыбкой, на какую была способна. «Верю!!! — закричал он. — Верю!!! Только остановитесь!..»
Так 16-летняя абитуриентка стала студенткой самого Станиславского.
Он стал для Бирман всем: отцом, учителем, Богом, ее религией. Эта религия была ее путеводной звездой до конца жизни, ведь даже, уже будучи в психиатрической лечебнице, Серафима рвалась к своему божеству.
Будущая королева трагического гротеска и фантасмагории, «безобразная герцогиня» сцены (так ее тоже называли) раз и навсегда приговорившая себя к искусству. Она не сразу научилась извлекать пользу из своей вопиющей нестандартности. Сколько слез пролила у зеркала юная Сима Бирман?
Серафима Бирман проработала в театре Станиславского 12 лет до самого его разгона.
Этот всегда невероятный, почти «фантасмагорический» грим, беспощадное изображение духовного и физического уродства - вот какова была Бирман.
Актриса считала: не умеешь пленять — удивляй. Удивить — значить победить, приковать внимание…
Для Бирман надо было специально писать роли. Она владела даром одной краской передать очень сложные переживания. Ей предлагали только на роли чудачек и каких—то комедийных персонажей.
Недоброжелатели обвиняли Серафиму Бирман в формализме, «штукарстве», окрестили «техничкой» и даже «мудрствующей фокусницей».
Лучшая «немая» роль Бирман — мадам Ирэн в фильме Бориса Барнета «Девушка с коробкой». Этот персонаж был задуман режиссером специально в расчете на Серафиму Германовну. И расчет полностью оправдался.
Тираническая нэпманша в исполнении Бирман внушала сперва ужас, затем презрение, а потом и вовсе превращалась в трагическую клоунессу. Барнет правильно распорядился доставшимся ему сокровищем.
Она обожала свой театр, но у театра настали времена травли.
Театр обвинили в идеологическом расхождении с линией партии и поставили вопрос о его закрытии. В 1936 второй МХАТ приказал долго жить.
Перешла в Театр имени Московских профессиональных союзов, затем в театр имени Ленинского комсомола.
Режиссер фильма «Друзья» Лео Арнштам убедил ее сыграть роль крестьянки—кабардинки, которую ослепляли белогвардейцы. Экзотичность, декоративность роли привлекла актрису, но скоро она уже об этом жалела.Отказавшись от простого женского счастья и посвятив себя театру, Бирман позиционировала себя как ангел небесный. Возможно, это была самоирония, которой женщина прикрывала свою неудачно слепленную природой внешность. Однажды Серафима пришла на студенческий капустник в белом одеянии с крыльями за спиной и нимбом над головой. Она вела себя так, словно неземная красота соизволила спуститься с небес на грешную землю. Окружающие смеялись до упаду, а “ангел” свысока и с достоинством взирал на них. Таково настоящее искусство — вжиться в роль и не снимать маски.
«У каждого актера бывает роль, сразу сердцу близкая, — говорила Бирман, — но это как выигрыш, как счастливая случайность. Приходится сжевать не один каравай, а то и зубы переломать на штампах — замшелых сухарях…»
Эйзенштейн говорил про нее так: «Есть такие актрисы, которые облекаются в оперенье райских птиц собственного воображения, хватая их на лету и беспощадно разбирая на перышки. Такова Серафима Бирман».
В легендарном "Броненосце" актриса страшно мучилась, а Эйзенштейн злился и обзывал ее «стрекозой в целлофане». Готовилась к съемке сутками, приходила с утра на съемочную площадку, вживалась в образ по Станиславскому. А чего вы ожидали от его ученицы? В ней жил Второй МХАТ. И когда Эйзенштейн сказал Бирман, что на его площадке актер должен быть как электрическая лампочка: повернули включатель — включил эмоцию, выключили — снова в нормальной жизни, это ее оскорбило. Оскорбить Серафиму Бирман было достаточно легко. Она очень болезненно реагировала на нарушение правил этикета.
Ее надо было видеть, когда умничка—эрудит Сергей Михайлович Эйзенштейн вдруг рявкнул по поводу дублеров на площадке: «Не могу больше задницы снимать!» Бирман скривилась так, что до вечера не могла вернуться в прежнее состояние.
Ни покурить при ней, ни посплетничать, ни выругаться, она, видите ли, тонкая натура. Она, понимаете ли, «сосредотачивается». Проще надо быть, и к вам потянутся люди! Вот как раз этого непримиримая старуха Серафима Германовна боялась больше всего.
Однажды некая молодая актриса прошлась по пустой, темной сцене — просто так прошлась, бесцельно. Серафима Германовна чуть не задохнулась от гнева. «Как вы посмели?, — грохотала она, — вразвалочку пройтись по сцене?! Станиславский ходил по сцене на цыпочках! Где вы, где Станиславский?! Есть разница?»
Если она кому и завидовала, то Раневской. И не столько завидовала, сколько злилась на нее. Бирман нередко путали со «злой Фуфой». Реже — наоборот. И вот это и доводило Серафиму Германовну до белого каления.
Некорректно говорить, что они враждовали, они конкурировали.
Принципиальный матч, даже дерби двух актрис состоялось в рамках спектакля «Дядюшкин сон». У Раневской была солидная фора — она играла главную роль. Бирман же проводила на сцене в общей сложности минут пять. И то по протекции добрейшей Фаины Георгиевны. «Судейскую бригаду» возглавил заокеанский гость — знаменитый драматург Артур Миллер. Вердикт Миллера оказался безжалостным и однозначным: «Ranevskaya — замечательная актриса, но это дважды два — четыре, а то, что делает missis Birman — это дважды два — пять».
Бирман — великая актриса. Не блистательная, не просто талантливая — великая.
Режиссер Михаил Левитин, ставивший у нас «Елку у Ивановых» Введенского, заметил, по—моему, правильно: «У Бирман всегда было дважды два — пять» (он знал Бирман по театру Моссовета). Бирман очень любила острую форму. Ее даже обвиняли в формализме, так и называли: «актриса—формалистка». Тогда преследовалось увлечение формой. Ее оскорбляли, уничтожали. И вынудили—таки уйти из Ленкома. Как она выжила, я не знаю. Об этом горьком — в ее письмах. Она писала мне и в Омск, и в Вологду, и в Норильск, и в другие города. Нет дат, многие события стерлись. Но помню, что я, когда бывала не удовлетворена работой и искала новый театр, советовалась с ней, и она, если знала ситуацию, всегда мне отвечала. Со всеми пигалицами она в театре была на «Вы». Писала она многим, получала огромное количество писем. Я спрашивала: «Как вы успеваете всем отвечать?» — «Если я не отвечу, у меня такое чувство, что я положу человеку в его протянутую руку камень».
Серафима Бирман — автор книг «Актёр и образ», «Труд актёра», «Путь актрисы» и «Судьбой дарованные встречи».
Последние дни ее оказались трагичны. Она провела их в психиатрической клинике, куда ее, абсолютно беспомощную, перевезла племянница — своих детей у Бирман не было. Почти ослепшая актриса репетировала в больнице «Синюю птицу» Метерлинка. Серафима Германовна даже не осознавала толком, где находится.
Свежие комментарии