Много лет я не осознавал, какой подарок сделала мне судьба, сведя с Виктором Цоем. Большое видится на расстоянии — это правда. В восьмидесятые он был просто артистом, которому я организовывал концерты, а «Кино» — просто группой, где я трудился директором. Я любил его как человека, но не понимал масштаба этой личности.
Ведь «Группу крови», «Восьмиклассницу», «Звезду по имени Солнце» и другие песни до сих пор поют и знают. Хотя с пятнадцатого августа 1990 года, когда Виктора не стало, прошло двадцать девять лет.Моей встрече с Виктором Цоем предшествовала мистическая история. Весь 1987 год я почему-то выводил в ежедневнике лишь одно слово. В минуты задумчивости, когда ручка ходила по листу автоматически, на бумаге появлялось: «Кино, кино, кино», хотя к искусству кинематографа я отношусь очень спокойно. Не понимаю, что это — предчувствие или случайное совпадение. Впрочем, бывают ли в жизни такие случайности?
— А с чего началась история? Как вы стали первым директором группы «Кино»?
Цоя я впервые увидел в июле 1988 года, и картинка эта до сих пор стоит передо мной. По улице Жуковского шли «люди в черном», будто из американского фильма: Виктор — в центре, слева — гитарист Юрий Каспарян, справа — гражданская жена Наташа Разлогова. Высокие, красивые, стильные, молодые. Заметная компания, прохожие на них оборачивались.
На Жуковского жил Лазарь Ефимович Гарцман — директор Театра-студии «Бенефис», где я тогда работал. Встречу наметили у него дома. Пригласили меня в эту организацию для того, чтобы делать рок-концерты, ведь неформальные музыканты только-только выходили из подполья. Не зная, с кого начать, я позвонил Мише Васильеву в «Аквариум», потом Алику Тимошенко, директору «Алисы». Но с ними договориться не получилось. Оставалось загадочное «Кино», о котором я толком ничего не знал. Правда «Группу крови» слышал, пиратские кассеты уже вышли.
У Цоя не было телефона, я нашел номер Юрия Каспаряна. Долго не мог назначить встречу, со свойственной рокерам туманностью Юрий отвечал: «потом», «не знаю», «как-нибудь», «мы скоро уезжаем на юг...» Но в итоге я его достал.
Цоя я впервые увидел в июле 1988 года, и картинка эта до сих пор стоит передо мной. По улице Жуковского шли «люди в черном»
Дома у Гарцмана мы пробыли полчаса. Говорил в основном я. Познакомились, но ни о чем конкретном не договорились. Виктор лишь подытожил: «Мы вернемся в сентябре, звоните Юрику, продолжим общение». В разговоре выяснилось, что едут они в плацкарте на боковых местах: приличных билетов на южные поезда было не купить. Я пожалел ребят и подсуетился, достал для них купе. Цой сдержанно поблагодарил, он вообще был немногословен и купил меня тем, что умел внимательно слушать. Несуетлив, тактичен, что для рокеров редкость. Потом, когда мы стали работать, Витя никогда не высказывал возмущения вслух, даже если был чем-то недоволен.
После их отъезда меня мучили сомнения. Я не знал, получится ли вообще что-нибудь из затеи с концертами. Виктора сложно было прочитать — я не понимал, хочет он со мной работать или нет. Никакого эмоционального отклика от него не шло, Цой держал дистанцию: «спасибо», «хорошо», «приятно познакомиться», «мы подумаем». За все наше общение он сказал от силы десять слов.
Я плотно тогда работал с театральными кассами и даже заимел свою собственную: полгода ходил в районную администрацию, пока мне не дали добро на ее открытие. Так вот, в кассе уже спрашивали: «Существует ли группа «Кино»? Есть ли на нее билеты? А то мы слышали записи, а где увидеть ребят, не знаем». Легальных сольных концертов у Цоя в Ленинграде не было, они играли только на фестивалях рок-клуба и на квартирниках.
В сентябре я снова позвонил Каспаряну и поехал на Будапештскую, где дома у барабанщика Георгия Гурьянова — попросту Густава — «Кино» репетировало. «Привет, как дела?» — бросил Виктор, налил мне чаю и удалился. Несколько часов я просто сидел на кухне и слушал гитары за стеной. Цой иногда выходил с беломориной в зубах, курил и молчал. Если честно, я не пришел в буйный восторг от песен группы, только потом, что называется, их распробовал. А тогда голова была занята другим: каким образом и на какой площадке все лучше организовать?
На репетиции «Кино» я ездил два вечера подряд, а на третий Виктор сказал: «У нас нет директора, вы не хотели бы им стать?» Я молча кивнул головой. Объяснять ничего не нужно было, мы оказались на одной волне. Видимо, он почувствовал ко мне доверие. Потом я узнал, что никаких справок обо мне Цой не наводил — это вообще не в его характере. «У нас выступления намечены в Спортивно-концертном комплексе, может, вы нам немного поможете?» — продолжил Виктор. Я снова кивнул. Решил напечатать афиши и расклеить их по городу. Но вскоре понял, что можно не печатать и не клеить. Билеты разошлись в один миг. Хотя это были будние дни, а СКК — огромная площадка. В октябре 1988 года у «Кино» были полные аншлаги.
Я с Цоем и организаторами концертов в Свердловске и Нижнем Тагиле
После СКК, в ноябре, я уже в роли директора поехал с ребятами в Москву на концерты памяти Александра Башлачева в «Лужниках». В них участвовали «Алиса», «ДДТ», «Машина времени», «Аквариум». К слову, не сговариваясь, на заключительном шоу коллективы отдали почетное право играть в финале Виктору.
Концерты были грандиозными. Но мало кто знает, что в «Лужниках» с «Кино» случилась история, благодаря которой в СССР впервые появился стоячий партер. Как только началось соло Каспаряна на «Группе крови», с верхних рядов народ стал стекаться вниз, чтобы лучше услышать песню. Люди напирали и сметали первые ряды: ни пьяных, ни безобразий — просто все хотели быть ближе к Цою.
В итоге началась свалка. Ко мне обратилась директор стадиона:
— Наведите порядок!
— Как? Это невозможно.
— Тогда я закрываю концерт.
По ее команде вырубили электричество, женщина поднялась на сцену и приказала Цою:
— Успокойте зал!
— Я не буду. Зовите Белишкина.
Я вышел, попросил включить аппаратуру и сказал в микрофон: «Прошу сесть на свои места. Иначе концерт прекратится». Люди сели, «Кино» заиграло, но все началось по новой и шоу все-таки остановили.
После оборванного финала в гримерку ворвался полковник милиции, показал на меня и Виктора: «Просьба проехать с нами в управление». Там нас встречал уже генерал:
— Что за безобразия вы устраиваете в центре Москвы? — он орал во весь голос.
Полковник развел руками:
— Сам удивлен. Они ведь вообще ничего не делали, никого не провоцировали. Стоят как вкопанные и играют. А что происходит с залом — непонятно...
Я тогда попросил:
— Уберите сидячий партер, иначе завтра будет то же самое.
Но кресла не убрали, и ситуация повторилась. Выступление опять закончили раньше времени. Лишь потом, на концерте группы «Алиса», перед сценой впервые оставили свободную зону. С тех пор сидячего партера на рок-концертах уже не было.
Конечно, было обидно, что оба раза «Кино» не доиграло, но нет худа без добра. В «Лужниках» ко мне подошел организатор концерта в Дании, посвященного сбору помощи для пострадавших в Спитаке, и пригласил Цоя выступить. «Я был на «Битлз», — рассказал он, — так вот, зал реагирует на «Кино» точно так же».
Первые собственные концерты я организовал для «Кино» во Дворце спорта «Юбилейный» второго, третьего и четвертого декабря. Публика в зале вела себя необычно для неформалов: никакого свиста, шума, выкриков «Давай рок!». В зале стояла гробовая тишина. И так все полтора часа. После концерта Цой единственный раз за всю нашу совместную работу выразил эмоции: «Это поразительно...» А вообще он никогда ничего не комментировал. Типа «Как нас приняли!», «Как круто!» — это не в его духе. После «Юбилейного» дела быстро пошли в гору: с «Кино» захотели работать уже официально, по договору, в разных городах. Организаторы выходили на Каспаряна, он всех отправлял ко мне.
В «Юбилейном» я понял все о харизме Виктора. Сам-то я подпал под его чары сразу. Но одно дело я, другое — тысячи людей. Зрители смотрели на него как завороженные. Честно говоря, им не было дела до группы «Кино», все пришли на Цоя. Уйди со сцены кто-то из музыкантов, они и не заметили бы. Расскажу смешной случай, который произошел на гастролях в Волгограде в апреле 1989 года. Густав перепутал самолеты и опоздал на первый концерт. Представьте, до начала полчаса, а барабанщика нет. Организаторы предлагают перенести время. Виктор против: мол, нет, будем работать. Осветители затемнили место, где должен сидеть за барабанами Гурьянов. Представьте — в группе всего четыре человека, одного не хватает, а публика этого не видит! Такая вот магия.
Афиша с того концерта в «Юбилейном» до сих пор хранится у меня дома вместе с другими памятными вещами, связанными с «Кино». Я иногда достаю медицинскую справку, которую сделал Виктору для той самой поездки в Данию по линии ВЛКСМ, смотрю на нее и улыбаюсь. Времени на оформление документов было катастрофически мало, а моя жена работала терапевтом в поликлинике для творческих работников. Мы подмахнули бумажки для всей группы. «Практически здоров» — было написано у Цоя. Формулировка смешная. Но это всех устроило, билеты «на самолет с серебристым крылом» были куплены, «Кино» впервые покинуло СССР.
— В Дании вообще знали, кто такой Цой?
— В Копенгагене нас разобрали по квартирам. Только я сел в такси, чтобы ехать из аэропорта по нужному адресу, водитель включил радио и раздалась знакомая музыка. Звучала песня «Спокойная ночь» группы «Кино». Я тогда подумал, что принимающая сторона захотела сделать нам приятное. Но оказалось, это не так. На следующий день парень, который нас встречал, объяснил, что просто отдал эту песню на радио. И Цой тут же стал популярен, хотя пел на русском языке и датчане вряд ли понимали слова.
— Как тогда реагировал Виктор на «заграничную жизнь»?
— Спокойно. Он так вел себя в магазинах и ресторанах, будто сто раз бывал в Европе. В этом был весь Цой. После Копенгагена мы выступали во Франции и Италии, «Кино» иностранцев ошарашило. Песни критики не очень поняли, но написали, что ребята выделяются своим европейским внешним видом. В отличие от других, расхлябанных музыкантов, все были с чистыми волосами, стильно одетыми и ухоженными. Во Франции на фестивале в Ле Бурже Цоя вообще сравнили с Шаляпиным. Его запомнили, хотя участниками были такие звезды, как Стиви Уандер. Потом был советско-итальянский рок-фестиваль Back In The USSR в Мельпиньяно. Цой тоже всех поразил. Именно стилем, мелодичностью, а не эпатажем и кривляньями, которых с нетерпением ждала от наших групп пресыщенная публика. Кстати, в том фестивале участвовала группа «АукцЫон», и Виктор не хотел выходить вместе с ними на сцену. Он знал, что начнется непристойное шоу, а «Кино» уже выросло из рок-штанишек и шокировать публику им было неинтересно.
Цой не любил выглядеть дешево. Тогда он был еще небогат, но марку держал. Порой у него не было лишних денег на кофе и бутерброд, но он перешел с «Беломора» на более дорогие импортные сигареты. Не хотел казаться бедным родственником в глазах коллег. Дорогие сигареты были частью имиджа, в хорошем смысле понтами. Выглядел Виктор роскошно, на миллион, никто и не догадывался, что у него в кармане три рубля. К слову, Цой был большим патриотом. Собираясь за границу, он всегда помнил, что представляет супердержаву и относиться небрежно к своему внешнему виду просто не имеет права.
Цой с первой женой Марьяной
Вернемся к Дании. Был в поездке забавный момент. Виктор решил сделать мне подарок. Купил неожиданную вещь — глянцевый журнал с откровенными фотографиями барышень. В восьмидесятые в этой стране резко упала рождаемость, и чтобы ее стимулировать, правительство наладило выпуск эротической продукции всех сортов и мастей. На каждом углу встречались секс-шопы, а порножурналы лежали в ларьках вместе с книгами и газетами. Зная, что я ценитель женской красоты, Цой торжественно вручил мне журнал на обратном пути в самолете. Хотя сам он такими вещами не интересовался. Это я к тому, что Виктор внимательно относился к людям, все замечал и презенты «для галочки» не делал. Журнал я бережно храню. А вот кожаное портмоне, которое Виктор подарил мне на день рождения, украли во время ремонта. Думаю, это рабочие — они знали, кто я такой.
— Цой действительно бедствовал, хотя был уже дико популярен?
— Зимой 1988 года он ходил в легком пальто — другого у него просто-напросто не было. А питался, вернее перехватывал что-то, в общепите. Хотя его популярность была неимоверной. Помню, сидим мы в молочном кафе, нас увидели в окно подростки, кто-то закричал: «Цой!» К дверям начала стекаться толпа, мы еле улизнули.
Цой тогда уже расстался с женой Марьяной и ушел от нее буквально на улицу. Долго ночевал по друзьям. Наташа жила в Москве, позаботиться о нем не могла. Когда начались официальные концерты и появились хоть какие-то деньги, я наконец снял ему небольшую квартиру на проспекте Тореза. В быту Цой был совершенно неприхотлив и мало озадачивался своим комфортом.
В той квартире практически не было обстановки: стол, пара табуреток, на одной из них стоял видеомагнитофон, принесенный друзьями, диван, какие-то полки — вот и все. Зато у входа мы часто обнаруживали цветы. Недалеко от дома, где снимал квартиру Виктор, была школа. Уж не знаю, каким образом ученики пронюхали, где живет их кумир. Но вели себя ребята очень культурно: никто не пытался познакомиться с Цоем, поговорить, не дежурил на лестничной площадке. Просто оставляли букеты, небольшие подарки, и все. Забегая вперед, скажу, что внимание фанатов Цоя не раздражало. Когда «Кино» уже получало письма мешками, Виктор мог их часами разбирать. Читал, вникал. Музыканты над ним даже подсмеивались.
Про здоровье свое Цой тоже не думал. Никаких шапок и зимних ботинок даже в тридцатиградусный мороз. Правда однажды все-таки сказал мне: «Хочу что-то потеплее...» Отправились в комиссионный магазин на Суворовский проспект, нашли кожаную куртку на меху. Конечно же — черную.
Он любил этот цвет. Первое задание, которое я получил как директор, — перекрасить все имевшиеся у Виктора вещи в черный. Мы собрали одежду в мешок, я понес джинсы, рубашку, футболки и свитер в красильные мастерские Кировского театра. Все сделали качественно, Цой был счастлив, когда я вернул ему гардероб. Если честно, одежды было немного, а туфли у него имелись одни. Хотя с виду, повторюсь: идет обеспеченный «барин», рок-звезда, у которой все о?кей.
— Цой после ухода от Марьяны скитался по друзьям. Почему не вернулся к родителям?
— Он с ними не очень общался. Они любили его, но не понимали и не принимали его творчества, думаю, ему было с ними неинтересно. Как-то мама Валентина Васильевна сказала: «Я так удивилась, что Витю Иосиф Кобзон похвалил!» Никто не понимал масштаба его личности. Да и сам он, наверное, не понимал. Скажи Вите тогда, что его песни будут слушать через тридцать лет, он бы ответил: «Да что вы преувеличиваете! Ну год-два послушают и забудут...»
Рок-клубовская тусовка тоже относилась к Цою снисходительно. Кроме Бориса Гребенщикова и Майка Науменко в него никто не верил. «Какой-то кореец», «пэтэушник», «бренчит под гитару» — никто не воспринимал творчество «Кино» всерьез. Удивлялись потом: «Витька? Звезда?! Да мы ж с ним в гримерке пиво пили...»
Мне кажется, Цой подсознательно стремился оказаться на другом уровне, в других кругах. Ему было тесно в Ленинграде. Поэтому в его жизни и появилась Наташа — переводчица с французского, рафинированная и утонченная, ее брат Кирилл — знаменитый кинокритик, папа — дипломат. Марьяна же была рок-н-ролльной барышней и общалась с такими же людьми. А Виктору хотелось большего. Хотя к Марьяне он относился честно, никогда не забывал сына Сашу, обеспечивал семью деньгами и брал с собой ребенка отдыхать. В каждой поездке он что-то покупал для сына — игрушку, одежду, даже если денег было совсем немного.
Виктор отказывался от сборных концертов, но согласился разделить сцену с Сергеем Пенкиным
— Как «Кино» набирало обороты?
— На самых первых концертах в «Юбилейном» мы особо не заработали. Это уже потом начались активные гастроли. Не буду врать: «Кино» стало получать приличные гонорары. Недавно перебирал архивы и нашел договор на четыре концерта в Новосибирске — двадцать три тысячи рублей. Я носил пачки денег в дипломате, после концерта сдавал их Цою. Виктор делил сумму на пять частей. Две забирал себе, остальное раздавал ребятам. Со мной делился из своей кучки.
В мае 1989 года группа полетела в Минск. Пришлось оформить ребят как сотрудников «Бенефиса», иначе заключить договор с принимающей стороной не получалось. Что там творилось — не передать! Выступали на огромном стадионе «Динамо», но все равно был переаншлаг. Фанаты визжали и караулили Виктора у служебного выхода. Их было столько, что я понял: Цоя разорвут на части. Пришлось применить военную хитрость. Подогнали микроавтобус, туда загрузили четырех парней в черном, с капюшонами, надвинутыми на глаза, будто это «Кино». Поклонники побежали за ними, чуть не выломали двери автобуса. А тем временем настоящих музыкантов потихоньку вывезли в гостиницу.
Предложений было тогда много, каждый день раздавалось несколько звонков. Цоя буквально уговаривали выступить. Но он относился к ажиотажу прохладно. Если бы Виктор захотел, то работал по двадцать пять — тридцать концертов в месяц. Однако в мою бытность он часто отказывался, не любил много ездить и от гастролей быстро уставал. Поэтому концертов было всего пять-шесть.
— Как Цой относился к деньгам?
— Деньги для него тогда не были главным. Зарабатывали неплохо, но возможности купить машину или квартиру у Виктора не было. Гонорары же делились на всех, что-то тратилось на семью, что-то на инструменты, поездки... В финансовом плане обмануть Цоя было практически невозможно. Он хорошо знал, сколько стоит концерт, и никогда не торговался с организаторами. Да, деньги Виктор считать умел, но жадным никогда не был. Он помогал друзьям, не афишируя это. Спустя годы я услышал одну показательную историю. Ее рассказывал Андрей Самойлов — менеджер, который в восьмидесятые занимался организацией рок-концертов.
Айзеншпис всегда раздувал щеки: я продюсер, раскрутивший Цоя
Это было в Твери на выступлении группы «Нате!». Чтобы побольше заработать, организаторы пятидесятикопеечные официальные билеты продавали по два пятьдесят и попались ОБХСС. На Самойлова органы повесили шесть тысяч долга. Дали неделю на выплату. Если б он не достал денег, то сел бы в тюрьму на двенадцать лет за «хищение в особо крупных размерах».
Позвонили Цою, попросив спеть концерт, чтобы гонораром расплатиться с органами. Виктор только спросил: «Когда я должен приехать?» Концерт прошел с аншлагом, продали полторы тысячи билетов. Виктор пел один, под акустику. Все деньги он отдал Андрею, их отнесли в ОБХСС, и делу не дали ход.
Я знаю, что у Виктора был один пунктик, который не перевешивали никакие суммы. Он отказывался от сборных концертов. Даже когда за две песни предлагали те же деньги, что за сольник группы. Не беда, что заработок меньше, зато на сцене только «Кино». Я не думаю, что это связано с какой-то гордыней или пафосом. На «сборных солянках», как правило, были проблемы со звуком, приходилось перестраивать аппаратуру после других музыкантов, Цоя это нервировало. Он хотел, чтобы все было по высшему разряду.
Правда из этого правила случались исключения. Однажды Виктор выступал вместе с Сергеем Пенкиным, это было летом 1989 года в Евпатории. Там гастролировали сразу несколько звезд эстрады, но в тот день они всей командой уехали в Алушту, а Пенкин почему-то остался, и Цою предложили разделить с ним сцену. Виктор не раздумывая согласился, ведь Сергей не работал под фонограмму, за это Цой его зауважал. Самое интересное, что Пенкин волновался гораздо больше и за кулисами Витя его успокаивал. Незадолго до концерта обнаружилось, что с одного из экстравагантных костюмов Сергея отвалились стразы. Нимало не смутившись, Цой взял в руки иголку и стал их пришивать.
Они подружились, вместе ходили на море, обедали. Пенкин обращался ко всем «Малыш!» — такая у него была манера. После встречи с певцом Цой написал песню «Малыш», которая не вошла ни в один альбом «Кино». Навеяна она знакомством с Сергеем.
Кстати, Цой тоже никогда не пел под фонограмму, хотя многие ему предлагали. Я сам слышал от организаторов такие речи: давайте по три концерта в день, можно под фанеру, так все работают. Виктора это приводило в тихое бешенство.
Виктор предложил мне работать вместе с Айзеншписом, но я отказался
К концертам он относился с трепетом. То, что перед ними Цой не нервничал и был непробиваемым, — это миф. Виктора всегда волновало, полный ли зал. Перед выступлением он постоянно у меня спрашивал: «Ну как там зрители? Есть аншлаг?» Очень расстраивался, если оставались свободные места. Это случалось редко, когда принимающая сторона недобросовестно работала. Могли дать рекламу чуть ли не утром в день концерта. В Краснодаре вот, помню, на люстрах народ не висел. Виктор загрустил, хотя ничего не сказал вслух, конечно.
— Как в жизни Цоя появился Юрий Айзеншпис, который вас «подвинул»?
— Я при этой встрече не присутствовал. Айзеншпис был неоднозначной фигурой: он несколько раз сидел, в том числе и за фарцовку, валютные махинации, в общей сложности семнадцать лет. И когда вышел, занялся пластинками и музыкой. Ему хотелось продолжить делать бизнес, и он стал смотреть по сторонам: с кем можно работать. На тот момент самой крутой группой было «Кино», и Шпис это выяснил. Его с Виктором познакомил Саша Липницкий. При мне у них с Цоем не было никаких звонков и встреч. Но в 1989 году Шпис организовал группе «Кино» концерт в Москве. На мой взгляд, это был неудачный зал — Дворец спорта «Крылья Советов». Думаю, Наташа, с которой Айзеншпис был уже знаком, повлияла на выбор Виктора. На тот концерт я отправился вместе с Цоем. Прилетели — гостиницы нет. Виктор поехал к Наташе, а меня с музыкантами увезли на какую-то квартиру, и мы сидели там часов до четырех, пока не нашли номера в «Космосе».
Концерты в Москве прошли на ура, но это заслуга не Айзеншписа. Мы уже покатались по стране, и везде все было одинаково: полный зал, толпа у сцены, невероятная энергетика. Это действительно чем-то напоминало выступления «Битлз». Что поют, как поют — было уже неважно. Публика видела Цоя и впадала в транс. Мне рассказывали о концертах в Риге, проходивших без меня: звук был ужасным, слов не разобрать, но Цой стоял на сцене — и все вышло замечательно.
Повторюсь, все ходили на Виктора, а не на группу «Кино». Но к коллективу Цой относился трепетно и своего величия не выказывал. На нашей первой программке, лежавшей в кассе, было написано: «Дворец спорта «Юбилейный». Виктор Цой и группа «Кино». Виктор меня попросил: «Сделай так, чтоб мою фамилию убрали, а осталась только группа «Кино». Таким вот он был скромным.
По моим ощущениям, Виктор наступал на горло собственной песне. Он же не любил гастрольный чес, а в столице от концертов уже не отказывался
— Каким вам показался Айзеншпис?
— Я встретился с ним уже на стадионе. На первый взгляд культурный и корректный человек. Себе на уме, правда, это было понятно сразу. Никаких зэковских замашек, наколок на теле у него не было. Со мной общался доброжелательно, хотя заметно было его напряжение. Виделись трижды: в Москве, на концерте в Красноярске, после которого мы с Виктором расстались, и когда Айзеншпис приезжал на похороны Цоя.
Видимо, я ему активно не нравился. В своих интервью и воспоминаниях Юрий отзывался обо мне плохо: мол, Белишкин — это не масштаб «Кино». Он всегда раздувал щеки: я продюсер, раскрутивший Цоя. Особенно после того как организовал фестиваль «Звуковая дорожка» в Москве, на котором было пятьдесят тысяч человек и «Кино» получило призы во всех номинациях. Но придуманная Айзеншписом «великая миссия» — легенда. В своей книге Шпис пишет о том, что становление Цоя было при нем и при нем же «Кино» записало два своих лучших альбома. Что это он разрекламировал Цоя на телевидении. Это, конечно, блеф. Альбом «Группа крови» записывался в Ленинграде на домашней студии Густава. А «Звезда по имени Солнце» создавался на моих глазах.
Он был сделан в Москве на студии Валерия Леонтьева и закончен в январе 1989 года. Договорились по поводу аренды мы с легкостью — с большой скидкой, за какие-то копейки. «Кино» безвылазно сидело в столице две недели, а работал с группой знаменитый звукорежиссер Михаил Кувшинов. Я наблюдал, как Цой пел. Он писал вокал очень быстро, буквально с первой попытки. Музыка по нескольку раз переигрывалась, переделывалась, обсуждалась, а его партия — нет. Вкалывали все как одержимые. Слава богу, что никто не отвлекал: многочисленные поклонники об этой записи не пронюхали.
Так что «великая» роль Айзеншписа в продвижении «Кино» сильно преувеличена. На телевидение Цой попал еще при мне, нас пригласили в программу «Взгляд», после чего о «Кино» узнали все, даже те, кто не увлекался рок-музыкой. На самом деле на момент встречи с ним группа была уже очень популярна. И стадионы собирала, и Дворцы спорта. Предложений была масса — на год вперед. Неважно, кто бы ими занимался дальше: я, Айзеншпис или Вася Пупкин. Виктор все равно достиг бы того, чего достиг. Просто Юрий вовремя сообразил, с кем имеет дело, и оттеснил от Цоя остальных. В коммерческой сметке ему не откажешь.
Помню только, как Юрий Шевчук заплакал и встал на колени. Он первый раз тогда спел «Последнюю осень», которую посвятил Виктору
— Как вы с Цоем расстались?
— Мы с «Кино» отправились на концерты в Красноярск, но там появился Айзеншпис и выяснилось, что эти выступления «Кино» сделал он. Мне стало крайне неприятно. На следующий день я улетел, так как сильно обиделся, что Витя не сказал об этом заранее. Никакой связи с «Кино» после этого долго не было, я очень переживал. Через месяц Цой позвонил из Москвы, куда к тому времени уже перебрался. И предложил работать совместно с Айзеншписом. Я отказался. Тогда он спросил, не хочу ли я заниматься группой «Кино» в Ленинграде. Я отказался снова. Обида еще не прошла. Сейчас жалею, что так поступил. Надо было хотя бы взять время на раздумье, но взыграла гордость. Цой больше никогда мне не звонил, мы не встречались и не общались.
Последнее мое воспоминание о Викторе — как он уезжал в Москву. Мы увиделись в квартире на проспекте Тореза, которую Цой должен был освободить. Все, что было его, Витя сложил в большой мешок и вручил мне на хранение. В поезд он садился налегке, с одним рюкзаком. Я долго потом не знал, куда девать эти вещи, в итоге просто отвез их Марьяне.
В Москве у Виктора началась совсем другая жизнь. Я наблюдал за ним и, честно говоря, переживал. Не думаю, что работа с Айзеншписом делала Цоя счастливым. По моим ощущениям, Виктор наступал на горло собственной песне. Он же не любил гастрольный чес, а в столице от концертов уже не отказывался, работал столько, сколько предлагали. Москва — дорогой город, надо было зарабатывать деньги для Наташи, Марьяны с сыном, поэтому, конечно, он пахал. У меня есть фотографии с его последних выступлений. Виктор выглядит очень усталым, у него грустные глаза. Я слышал, что незадолго до гибели он решил сбавить обороты, но так и не успел...
— Есть разные версии этой трагедии. В том числе и убийство, и что Виктор был под воздействием алкоголя и препаратов. Вы как думаете?
— Про алкоголь и препараты — это чушь. Виктор практически не пил. Ну, мог пятьдесят граммов коньяка попросить, не больше. Он не курил травку и не употреблял никаких наркотиков. А вот водителем был неважным: любил машины, любил скорость, но был невнимательным.
Юрий Шевчук
У меня в архиве есть редкий кадр, где Цой стоит с рюмкой, вернее пьет на брудершафт со своим охранником Володей Суриновым. Мы пригласили Володю как раз на концерты в «Юбилейном», с тех пор он был с «Кино» неразлучен. Когда Цой уехал в Москву, они продолжали общаться, перезваниваться, встречаться. И Суринов как раз собирался поехать в Прибалтику, где погиб Виктор, чтобы позаниматься с ним вождением. Цой сам его просил, понимал, что не очень справляется.
Думаю, Виктор мог переставлять кассету или просто отвлечься... Мне ближе эта версия. Официальное расследование очень быстро свернули, так как не нашли состава преступления. Поэтому об умышленном убийстве говорить глупо. Насколько я знаю, в милицейских протоколах написано: «Не справился с управлением». Машину отбросило от места столкновения на двадцать метров назад, двигатель разлетелся на куски. Виктор получил открытую черепно-мозговую травму, от которой и умер.
— Как вы пережили это событие?
— Помню пятнадцатое августа. Я сидел в Ленконцерте с приятелем. В два часа по радио объявили: «Погиб Цой». Не поверил, как это «погиб»? Мало ли что говорят по радио, у нас часто ошибаются. Но мне стали звонить один за другим друзья, и я осознал, что Вити не стало. Я не впал в ступор и не начал рыдать. Решил: «Надо что-то делать». Побежал в мастерские мюзик-холла и заказал большой портрет Виктора, потом отправился в рок-клуб, там уже собралось больше тысячи человек. На улице Рубинштейна стоял даже не рев, а вой! Это было жутко.
Я кинул клич, попросил помочь, чтобы в день похорон ребята несли портрет Виктора от мастерских до Богословского кладбища. Народ, конечно, тут же взревел: «Мы придем!» Но в назначенное время я оказался у мастерских... один. Стоял и ждал как дурак, только через полчаса появились несколько человек — из Киева, не ленинградцы. Мы взяли портрет и понесли по улицам. Договорился с милицией, чтобы нас сопровождала патрульная машина. По дороге люди присоединялись к процессии, при входе на кладбище это была уже толпа.
По официальным данным, с Цоем пришли попрощаться около тридцати тысяч человек. Но думаю, людей было больше. Я не видел, как гроб опускают в могилу, не видел родителей Вити, Марьяну, Наташу, ребят из «Кино». Потому что похоронили Витю рано утром, до того как нагрянула толпа. На церемонии присутствовали только самые близкие, и они быстро уехали. А народ стоял и стоял — до ночи, и на следующий день, и на следующий. Я тоже подошел к могиле, но в тот момент не испытал никаких чувств. Из-за шока наверное. Люди что-то говорили, плакали, а для меня все было как в тумане.
Скажи Вите тогда, что его песни будут слушать через тридцать лет, он бы ответил: «Преувеличиваете! Ну год-два послушают и забудут...»
Эмоции еще долго не отпускали. Из-за потрясения я нечетко помню и концерт памяти, проходивший на сороковой день после гибели Цоя в ленинградском СКК. Там играли «ДДТ», «Алиса», «Зоопарк», «Машина времени», «Калинов мост», «Телевизор», «Объект насмешек». Помню только, как Юрий Шевчук заплакал и встал на колени. Он первый раз тогда спел «Последнюю осень», которую посвятил Виктору. В тот день за кулисами кто-то начал меня расспрашивать, каким был Цой. Я не знал, что говорить и как описать этого удивительного человека. Тему подхватили подоспевшие журналисты.
— Чему вы у него научились? — пытала меня одна барышня.
— Молчанию, — ответил я, добавить было нечего.
...Я бываю на могиле Виктора на Богословском кладбище каждый год. Не всегда именно в памятные даты. Первое время туда съезжалась вся страна, сейчас людей уже меньше. Но они все равно приходят, приносят цветы, зажигают свечи, поют песни, читают стихи. Наверное, это никогда не закончится. Недавно я отправился навестить Цоя часов в одиннадцать утра и увидел рядом с его могилой мужчину лет сорока, стоящего на коленях. Он всхлипывал, что-то шептал, потом поднял голову и увидел меня. Я не стал говорить, что имел к «Кино» какое-то отношение.
— Что у вас случилось? — спросил я.
— Не могу рассказать что, но я приехал к Цою за помощью.
Выпили по стопке. Помолчали.
— Он ведь поможет? — мужчина с надеждой посмотрел мне в глаза.
Я молча кивнул. Главное — в это верить.
Свежие комментарии