По просьбе нашей читательницы и поклонницы таланта замечательного актера второго плана Игоря Николаевича Ясуловича, предлагаем вместе с нами вспомнить интересные факты его биографии.
"Ясулович! Я его очень люблю. Он такой тип актера, который очень много работает на вторых ролях. И Ясулович в те годы снимался невероятно много. Он всем был нужен! Он очень хороший профессионал. С резким лицом. Который утром просыпается и через пять минут на съемках. Он дисциплинирован. Он надежный человек. Это очень важно для режиссера - ему нужны актеры второго плана, которые надежны." (Кир Булычев )
Ясулович Игорь Николаевич, родился 24 сентября 1941 года (в селе Рейнсфельд Куйбышевской области), в семье морского офицера .
В 1964 году он окончил актерский факультет ВГИКа и стал актером Экспериментального театра-студии пантомимы («Эктемим»).
В 1964-1994 годах, работал в театре-студии киноактера, а с 1994 года - в труппе Московского ТЮЗа. В кино Игорь Ясулович дебютировал в 1962 году, снявшись в фильмах «Приключения Кроша» и «Девять дней одного года». Всего же актер сыграл более 120 ролей в фильмах различных жанров, от комедий до военных фильмов, в драматических и фантастических лентах. Ясулович - характерный актер, органично проявлюящий себя и в бытовой драме, и в психологическом детективе, и в жанре комедии. Среди его удачных работ - Феликс в «Через кладбище», Финн в экранизации «Руслан и Людмила», Бертолет в телефильме «Обратной дороги нет», Корецкий в кинодилогии «За облаками небо» и «Там, за горизонтом». В 1974 году Игорь Ясулович окончил режиссерский факультет ВГИКа, где занимался в мастерской Михаила Ромма, и в том же году поставил короткометражный фильм «Первое и второе», впоследствии он поставил несколько полнометражных детских картин (В 1977г "Пропал и нашелся", в 1979г. "Здравствуй, река" с П.О.Арсеновым и Ю.В.Григорьевым).
Одной из последних работ актера стал политический детектив Александра Муратова «Досье детектива Дубровского», вышедший в 1999 году.
Живет в Москве. Женат, имеет сына и внучку.
Коллекционирует виниловые пластинки.
Мужчины в России, заняв хоть какое-то место в иерархии, стремительно набирают вес, и лица их перестают помещаться в экраны телевизоров. Игорь Ясулович - один из первых московских артистов - не пополнел ни на йоту, и, наверное, не потому, что физически к этому не способен, а потому, что скромен и не привык заполнять собою пространство. Он - идеальный ансамблевый актер. По нему, как иногда кажется, в Московском Театре юного зрителя настраиваются не только партнеры по сцене, но и сами режиссеры - Генриетта Яновская и Кама Гинкас. Его называют камертоном и совестью театра. Он - очень умный человек, тонкий актер психологической школы, но когда, предположим, Валерий Фокин назначает его на роль Гоголя в "Старосветских помещиках", вы понимаете, отчего так любили снимать в кино Игоря Ясуловича авторы комедий, будь то Ролан Быков (в "Айболите-66"), Леонид Гайдай (в "Бриллиантовой руке"), Михаил Швейцер ( в "Золотом теленке"). Первой его ролью в кино был научный сотрудник в "Девяти днях одного года" Михаила Ромма. Тому, надо полагать, немало способствовала интеллигентность Игоря Ясуловича. У него и внешность такая - сухощавый он, вроде бы нескладный, с застенчивым лицом. Но за строгостью манер прячется почти детское озорство - поглядите в его глаза, когда он играет Черного монаха в спектакле Гинкаса. А психологически достоверный характер Игорь Ясулович умеет заточить в резкую, порой гротесковую и очень современную форму. Это касается в равной мере и решения образа Шабельского в чеховском Иванове и роли в поставленной Генриеттой Яновской оперетте Оффенбаха. Игорь Ясулович - внимательный собеседник, он умеет не только говорить, но и слушать - качество в артистах редкое, бесценное. Не только в жизни, но и на сцене. Он умеет слушать партнеров. Молчание, паузы в игре Игоря Ясуловича заслуживают отдельного гимна.
В отличие от многих прочих, Игорь Ясулович никогда не афиширует своей любви к молодежи, на словах не радеет о заблудшем поколении. Зато он преподает и ставит спектакли со студентами театральных ВУЗов. И один из лучших оперных спектаклей музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко, почти хулигански-безалаберная веселая версия "Свадьбы Фигаро" со студентами сделана при его попустительстве, и "Летучая мышь" в том же театре не обошлась без него. И вообще без него не обходится то, что хорошо и скромно, то, что делается не для себя любимого, а для других. В России немало хороших артистов, но чтобы они были еще хорошими, порядочными, совестливыми людьми - такое встретишь не часто.
- Игорь Николаевич, ваша популярность не зиждется на сплетнях, скандалах. Чем объяснить такую "нетусовочность", это ведь прекрасная реклама для актера?
- Я думаю, что скандалы - это по части шоу-бизнеса... Видите ли, когда есть дело, круг интересов, друзья-единомышленники, на все остальное времени не слишком хватает. Кроме того, всякого рода скандальное напряжение неплодотворно. Не хочу никого осуждать, быть может, в выбросе адреналина кто-то находит "подпитку", но мне это мешает в творчестве, на сцене. Я не могу сказать, что специально выстраиваю неконфликтные ситуации - так уж сложилась моя жизнь. И не страдаю от этого. При этом я отнюдь не затворник, хотя и не тусовочный человек в сегодняшнем понимании. Считаю, все хорошо в разумных пределах.
- Может, оттого, что недостаточно "засвечиваетесь", вас и знают меньше, даже биография ваша малоизвестна. Какого же вы "роду-племени"?
- Детство мое было далеко от театра. Родители вели "военно-кочевую" жизнь. Отец - военный моряк, капитан 1-го ранга, а мама ради семьи отказалась от работы, вела дом. Так и колесили по разным городам и весям, ближе к морю. Родился я в Куйбышеве во время эвакуации. А потом жили в Измаиле, Румынии, Таллине.
- Но, может, сказываются более древние корни?
- А вот это наша общая беда, потому что о дальних предках я не слишком много знаю. В "той" жизни об этом не очень-то и распространялись. Помню бабушку, дедушку по маминой линии. Дедушка был простой мастеровой, но замечательно играл на скрипке. Нигде специально не учился, был самоучкой. О бабушке сохранились воспоминания как о насмешливом, остроумном человеке. Моей маме по наследству перешли необычные расшитые полотенца с узорами, двуглавыми орлами. А родственников по линии отца вовсе не знаю.
- Когда же пробудился интерес к искусству?
- В детстве, как многие, я обожал наряжаться, что-то изображать. А более серьезное увлечение театром началось в Таллине, где наша семья окончательно обосновалась. Там теперь похоронены родители, там живет мой старший брат. С большим интересом и удовольствием мы репетировали в школьном драматическом кружке, замечательном, сильном, которым руководил И.Россомахин, служивший в Русском драматическом театре. Кстати, из нашего кружка вышли Лариса Лужина, Виталий Коняев, Володя Коренев, Лиля Малкина, Лейла Керокасян. Спектакли ставились даже на сцене театра. Я помню себя в "Тартюфе", "Бане". А потом был Институт кинематографии, куда я поступил на курс М.Ромма.
- Видимо, тогда и состоялись у вас "судьбоносные" встречи, определившие дальнейший путь в искусстве? Кто оказал на вас особое влияние?
- Я благодарен педагогу Александру Александровичу Бендеру. Вы спросили о судьбоносных встречах - это как раз о нем. Момент поступления во ВГИК был для меня сложным. Я приехал в Москву, когда прием уже заканчивался. "Срезался" на 3-м туре в ГИТИСе, куда поступал одновременно, а после 2-го во ВГИКе мою фамилию также не прочитали. Что делать? Поздним вечером всей компанией - Люда Абрамова и другие - направились к троллейбусу, который тогда разворачивался на площади перед киностудией им. М.Горького. Ввалились гурьбой в салон, расположились на задних сиденьях, а тут как раз перед тем как захлопнуться дверям, в него влетели и члены комиссии. Непоступившие девушки рыдали, а я, желая утешить их, дурачился, веселил всех. Может, у меня был нервный "сброс" и на этой почве я превзошел себя, но вскоре уже все хохотали. Как гласит предание, А.Бендер смотрел-смотрел на меня, а потом подтолкнул декана в бок и подмигнул: "Ну, смотри, каков молодец!" Через несколько дней он меня отыскал, хотя я никому не оставлял московского адреса, представил М.Ромму. Я читал басню и стихотворение, потом успешно прошел экранную работу - тест на киногеничность. И был благополучно зачислен в вуз. Бендер - мой крестный отец в искусстве. И конечно, я благодарен Михаилу Ильичу Ромму. Это был замечательный, совестливый человек, талантливый, мощный художник. Одно общение с ним уже формировало.
- Кстати, в нынешнем году отмечается его 100-летний юбилей, и 2001 год объявлен в России годом Ромма. Он ведь еще и плеяду режиссеров подготовил - Тарковский, Шукшин. Я слышал, когда его спросили, кто может быть режиссером, он ответствовал: "Каждый, кто доказал обратное". Вы тоже учились у него режиссуре?
- В институте у нас был весьма строгий преподаватель - Елена Александровна Жигалко. Когда я окончил обучение, выяснилось, что ко мне она неплохо относилась. Благодаря ей я вторично пришел на курс Ромма, уже на режиссерский факультет.
- В детстве, как многие, я обожал наряжаться, что-то изображать. А более серьезное увлечение театром началось в Таллине, где наша семья окончательно обосновалась. Там теперь похоронены родители, там живет мой старший брат. С большим интересом и удовольствием мы репетировали в школьном драматическом кружке, замечательном, сильном, которым руководил И.Россомахин, служивший в Русском драматическом театре. Кстати, из нашего кружка вышли Лариса Лужина, Виталий Коняев, Володя Коренев, Лиля Малкина, Лейла Керокасян. Спектакли ставились даже на сцене театра. Я помню себя в "Тартюфе", "Бане". А потом был Институт кинематографии, куда я поступил на курс М.Ромма.
- Видимо, тогда и состоялись у вас "судьбоносные" встречи, определившие дальнейший путь в искусстве? Кто оказал на вас особое влияние?
- Я благодарен педагогу Александру Александровичу Бендеру. Вы спросили о судьбоносных встречах - это как раз о нем. Момент поступления во ВГИК был для меня сложным. Я приехал в Москву, когда прием уже заканчивался. "Срезался" на 3-м туре в ГИТИСе, куда поступал одновременно, а после 2-го во ВГИКе мою фамилию также не прочитали. Что делать? Поздним вечером всей компанией - Люда Абрамова и другие - направились к троллейбусу, который тогда разворачивался на площади перед киностудией им. М.Горького. Ввалились гурьбой в салон, расположились на задних сиденьях, а тут как раз перед тем как захлопнуться дверям, в него влетели и члены комиссии. Непоступившие девушки рыдали, а я, желая утешить их, дурачился, веселил всех. Может, у меня был нервный "сброс" и на этой почве я превзошел себя, но вскоре уже все хохотали. Как гласит предание, А.Бендер смотрел-смотрел на меня, а потом подтолкнул декана в бок и подмигнул: "Ну, смотри, каков молодец!" Через несколько дней он меня отыскал, хотя я никому не оставлял московского адреса, представил М.Ромму. Я читал басню и стихотворение, потом успешно прошел экранную работу - тест на киногеничность. И был благополучно зачислен в вуз. Бендер - мой крестный отец в искусстве. И конечно, я благодарен Михаилу Ильичу Ромму. Это был замечательный, совестливый человек, талантливый, мощный художник. Одно общение с ним уже формировало.
- Кстати, в нынешнем году отмечается его 100-летний юбилей, и 2001 год объявлен в России годом Ромма. Он ведь еще и плеяду режиссеров подготовил - Тарковский, Шукшин. Я слышал, когда его спросили, кто может быть режиссером, он ответствовал: "Каждый, кто доказал обратное". Вы тоже учились у него режиссуре?
- В институте у нас был весьма строгий преподаватель - Елена Александровна Жигалко. Когда я окончил обучение, выяснилось, что ко мне она неплохо относилась. Благодаря ей я вторично пришел на курс Ромма, уже на режиссерский факультет.
Вы всю жизнь учитесь. Осваивали, например, искусство пантомимы, причем весьма и весьма успешно, что было высоко оценено публикой.
- Выбранная однажды стезя лицедея никогда не мешала заниматься тем, что мне интересно. Еще когда я учился в институте, курс пластической культуры актера (пантомима) у нас вел актер Камерного театра Александр Румнев. Благодаря ему я увлекся этим видом искусства. Затем в недрах Союза кинематографистов мы создали Театр пантомимы и два года работали в нем. Служил там и Зосим Злобин, который у Мейерхольда занимался упражнениями по биомеханике. Таким образом под крышей нашего театра сошлись традиции "синтетического театра" А.Таирова и экспериментального мейерхольдовского. Мне довелось ставить пластические сцены в дипломном спектакле П.Фоменко "Король Матиуш I", в тюзовском спектакле "Варшавский набат". Необыкновенно интересно было заниматься пластикой артистов при работе над балетом "Чайка", который ставила М.Плисецкая.
- 30 лет вы профессионально работали в кинематографе, в Театре-студии киноактера. К кино - "особенная страсть"?
- Этот театр создавался специально для обслуживания кинематографа. В нем приходилось выполнять поденную работу, и я считал обязательным для себя не гнушаться ее. В то время на Мосфильме снималось, наверное, не менее 400 картин. И лишь иногда на этой "фабрике" встречались штучные работы. Занимался озвучанием. Когда был молодой, вызывали на "гур-гуры". Надо было обладать мастерством, чтобы в массовых сценах передать гул толпы, не ровный, однообразный, а "живой": с усилением, затуханием, взрывами смеха... Играл в эпизодах. Прежде чем заслужить положение, добиться, чтобы с твоим мнением начали считаться, следовало пройти определенный путь. Надо было работать и верить в себя.
Меня радовало, что там была и сцена. Я считал обязательным для себя играть, причем замечательную драматургию. Конечно, качество спектаклей желало много лучшего, так как людей "вырывали" на съемки, было множество составов и т.д. Но эта работа меня многому научила. Немало людей в тех условиях "терялось". Какие замечательные личности начинали блистать, но, невостребованные, сходили с дистанции. В институте ты получаешь лишь импульс, а дальше уже начинаешь сам извлекать уроки жизни. И сегодня мне не стыдно признаться, что частенько приходится изумляться и учиться.
Говорят, театр - жестокое место работы. Террариум какой-то. Как живется вам в нем?
- Наша профессия всегда существовала в условиях рынка. Ты представляешь интерес - зрители тебя любят, ты востребован. Не в кино, так в театре. Если режиссер видит, что ты на что-то способен, он приглашает тебя. Бесспорно, труппа - коллектив особый, но "террариум"?.. Да, здесь присутствуют пороки, но, наверное, так же, как в любом другом нетеатральном коллективе, - зависть, склоки, интриги. Однако встречается и человеческое достоинство, радость за успех коллег. Все перемешано. Из этого можно и нужно извлекать пользу: наблюдаешь, присматриваешься, анализируешь и... используешь в работе. Дед моей жены любил повторять: "Как сказал Конфуций, тем и прекрасен сей мир, что он населен самыми разными людьми".
- Сейчас, как заметил Ю.Олеша, "иные времена, иные нравы"... Что вас раздражает в нынешней жизни?
- Я не могу бросить камень в нашу жизнь. Можно долго-долго философствовать. Как можно не приветствовать сегодняшнюю жизнь? Она ведь зависит от всех нас. Возникла не на пустом месте, а вытекает из предыдущей, как и та в свою очередь - из предшествующей. А если не устраивает, значит, где-то что-то было нарушено, в том числе по нашей вине. Не хочется так жить - надо что-то делать для этого. Я не имею в виду революции. Начни с себя, старайся не врать, добросовестно делать свое дело, чтобы не испытывать стыда. Конечно, это прописные истины, но без них не обойтись. Возможно, я настроен слишком оптимистично. У Пушкина есть замечательная формула из не вошедшего в "Евгения Онегина" - все придет в гармонию "силою вещей". Я надеюсь на это.
Сегодня вы преподаете в ГИТИСе (РАТИ). Педагог - работа ювелирная. Вас как профессора касается проблема "отцов и детей"?
- Ничего нового я не открою. Вспоминаю, как огорчался, мучился Михаил Ильич, думая, что его не слышат, когда пытался что-то объяснить. Считал, что устарел. По своим отношениям с сыном, также окончившим актерский, могу сказать, что у нас бывали разные периоды, в том числе и достаточно напряженные, но привязанность, необходимость друг в друге, любовь все негативное сводят на нет. Так и в преподавании. Вывод, к которому я пришел, - не давить, не принуждать. Пусть выбирают сами. Если хотят услышать, взять - пожалуйста, я открыт. Но навязывать, вводить палочную дисциплину не нужно - бессмысленно и унизительно для обеих сторон. К нам приходит одаренная молодежь, в том числе и талантливее "отцов". Выбор за нею.
- Удается ли вам в суетных буднях отстраниться от проблем?
- Бывают моменты, когда хочется остаться наедине, подумать, и это удается даже в Москве. У меня квартира в центре, на последнем, 7-м этаже, в старом доме, по нынешним меркам он соответствует 10-11-му этажу. Кроме того, дом стоит на холме. Представляете, какая красота открывается: замечательная панорама, звездное небо. Но все же больше я люблю звездное небо в деревне, там оно роскошное. Я не очень разбираюсь, где какое созвездие, но там приходят мысли о бесконечности.
- Смотря на вас, создается впечатление, что вам еще рано думать о здоровье. Но, наверное, общаетесь с врачами?
- Иногда обращаюсь за помощью. Но стараюсь не злоупотреблять их вниманием. Я самостоятельно бросил курить. Много хожу. В любую погоду. А на даче могу и 10-12 км без труда преодолеть. Русская природа удивительно оздоравливает и укрепляет душу и тело. Веду активный образ жизни. У меня есть замечательные друзья среди медиков. Среди них профессор Дмитрий Комов из Онкоцентра. Семья моей жены была очень дружна с детским хирургом Станиславом Долецким. В трудную минуту друзья-доктора всегда помогают. Поэтому, зная, как тяжел их труд, сколько душевных и физических сил, нервов они тратят, хотелось бы, чтобы он оценивался по достоинству.
ДЕНЬГИ НА ЧЕСАХ НЕ ДЕЛАЮ
Чем нынче заполнена моя жизнь в Москве? Должен вам сказать, что моя сегодняшняя жизнь ничем не отличатся от той, которой я жил в прежние годы, молодые. Все то же самое: приходится крутиться, приходится вертеться, чтобы зарабатывать деньги. Ведь нужно ж и семью содержать, в этом смысле у меня, как говорится, есть ответственность и обязанности. Хотя супруга моя дома сложа руки тоже не сидит. Она искусствовед, занимается театральными декорациями, да еще преподает в институте. А сын увлекся рекламным бизнесом. Он был артистом, но... Я, кстати, тоже преподаю. В ГИТИСе. Правда, за это, как вы понимаете, больших денег не платят. Но это крайне необходимо мне для профессии, для того, чтобы чувствовать себя все время в таком... ответственном состоянии, понимаете? Ведь когда я прихожу к молодым людям, то должен смело глядеть им в глаза, мне не должно быть стыдно за все то, что я им даю. Это очень хороший стимул для актера... Что еще? Помимо того, что в театре родном играешь, подворачиваются иной раз какие-то антрепризы, и это тоже возможность подзаработать. Единственная проблема - надо очень тщательно следить за тем, чтобы качество антрепризы было высоким. И не превращалось все это в так называемый чес. Кино, конечно, выручает в денежном плане. Реклама? Нет, не могу сказать, что я в ней так уж засветился. У меня был один опыт в рекламном ролике - в самом начале ваучерных дел, этого достаточно. Но не снимаюсь в ней не потому, что отношусь к этому как-то брезгливо или высокомерно. Нет. Видите ли, все зависти от того, КАК ты это делаешь. Если качественно, не обманываешь, если ты берешь на себя эту ответственность - то почему нет? А если это просто ради того, чтобы тупо в очередной раз отщипнуть какой-нибудь денежный кусочек... Извините.
НЕ ХОЧУ БЫТЬ ГОВОРЯЩЕЙ ГОЛОВОЙ
Как вы уже, наверное, поняли, свободного времени у меня практические не бывает. А если оно и наступает, то, как правило, уже после десяти вечера. Прихожу домой, включаю телевизор. Первым делом пробегаюсь по всем новостийным передачам, чтобы понять где, как и что. А потом обычно полностью переключаюсь на канал "Культура", иногда они очень замечательные вещи транслируют, которые вытягивают из архивов. Предлагали ли мне вести какую-либо программу? Нет. Да и боюсь этого. Не мой это жанр, я не умею. К этому надо тщательно готовиться, с лету, уверен, в этом деле мало у кого что получается. А быть просто говорящей головой - неинтересно. И потом, у меня на это просто нет времени. Театр, кино, студенты, которые его довольно много отнимают, особенно перед экзаменами.
А СИЛЫ МНЕ ДАЕТ - ДЕРЕВНЯ
В чем я нахожу отдушину от работы? В общении с друзьями и семьей. Вот собираемся после десяти вечера у кого-нибудь на квартире и просто разговариваем, ужинаем, обсуждаем что-нибудь. А летом, когда удается уйти в отпуск, со всех ног мчусь в деревню, где у нас есть дом. Тянет меня в последнее время туда сильно. 400 километров от Москвы. Покой, тишина... Там внучка, там мы все вместе живем и отдыхаем. За месяц-полтора, которые там провожу, я восстанавливаюсь на все сто!
НЕ ХОЧУ БЫТЬ ГОВОРЯЩЕЙ ГОЛОВОЙ
Как вы уже, наверное, поняли, свободного времени у меня практические не бывает. А если оно и наступает, то, как правило, уже после десяти вечера. Прихожу домой, включаю телевизор. Первым делом пробегаюсь по всем новостийным передачам, чтобы понять где, как и что. А потом обычно полностью переключаюсь на канал "Культура", иногда они очень замечательные вещи транслируют, которые вытягивают из архивов. Предлагали ли мне вести какую-либо программу? Нет. Да и боюсь этого. Не мой это жанр, я не умею. К этому надо тщательно готовиться, с лету, уверен, в этом деле мало у кого что получается. А быть просто говорящей головой - неинтересно. И потом, у меня на это просто нет времени. Театр, кино, студенты, которые его довольно много отнимают, особенно перед экзаменами.
А СИЛЫ МНЕ ДАЕТ - ДЕРЕВНЯ
В чем я нахожу отдушину от работы? В общении с друзьями и семьей. Вот собираемся после десяти вечера у кого-нибудь на квартире и просто разговариваем, ужинаем, обсуждаем что-нибудь. А летом, когда удается уйти в отпуск, со всех ног мчусь в деревню, где у нас есть дом. Тянет меня в последнее время туда сильно. 400 километров от Москвы. Покой, тишина... Там внучка, там мы все вместе живем и отдыхаем. За месяц-полтора, которые там провожу, я восстанавливаюсь на все сто!
Игорь Николаевич! «Борис Годунов», поставленный англичанином Декланом Доннелланом, сейчас много гастролирует. Доннеллан для нас и Доннеллан для англичан. Есть ли разница, почувствовали ли вы ее?
 |  |
| Игорь Ясулович. | |
 |
- Могу судить только по тому, как нас принимали. Интерес был большой, порыв в финале был очень нас воодушевляющий. Как ни странно, реакция публики почти не отличалась от московской. Реагировали и на какие-то визуальные вещи, и на текст (спектакль шел с субтитрами): на те же реплики приходились те же самые реакции. Сцена, например, в корчме, где пристав говорит «Изловить и повесить». Гришка ему отвечает: «Не сказано повесить», на что пристав: «Врешь. Не всякое слово в строку». Каждый раз была реакция, видимо, очень точный был перевод, потому что каждый раз реакция была, как в Москве. В конце были очень теплые и хорошие аплодисменты. Можно это считать успехом.
Актеры по-разному приходили в этот спектакль, некоторые истории стали уже апокрифическими. Как вы попали на роль Пимена?
- Может быть, это случилось, потому что Доннеллан видел какие-то мои работы в Авиньоне, куда мы возили «Татьяну Репину» и «Грозу». Он вызвал меня на собеседование. Говорили не о чем-то конкретном, а о выпуске у нас в театре «Черного монаха». Я рассказывал, какие-то кусочки показывал, чтобы он понял, что у нас происходит. После чего мы расстались, потом я узнал, что мне предложили играть Пимена.
-А вы думали о другой роли?
- Я вообще ни о чем не думал. Мы встретились после довольно долгого перерыва, поговорили на темы совсем отвлеченные, о «Годунове» не разговаривали. Я и не знаю, что еще мне можно было бы играть в «Борисе Годунове»…
-Годунова, например…
- Н-н-нет… Это должна быть совершенно другая трактовка. Это не мое дело.
Вы сами – и режиссер, и педагог. Когда вы работаете в спектаклях других режиссеров, вам никогда не приходится поправлять, давать какие-то советы по поводу своей или чьей-то чужой роли?
- Как раз именно то обстоятельство, что я каким-то боком причастен к режиссуре, и дает понимание того, что есть другая профессия. Если ты работаешь с человеком, доверился ему, вы подписали какой-то контракт или устная какая-то у вас договоренность, то – все. Он делает свою работу, ты должен сделать свою. Если мое представление коренным образом отличается от того, что мне предлагает режиссер, значит мне надо либо уйти, либо тянуть эту лямку до конца и выполнить то, что нужно ему, режиссеру. Это – правильно, на мой взгляд. Если ты точно чувствуешь и понимаешь, чего добивается режиссер или куда он ведет (а он не всегда может это сформулировать, да это и не нужно – все договаривать до конца), и если ты попадаешь в эту систему координат и понимаешь его пространство, то предложения твои, как правило, оказываются кстати. И хороший режиссер никогда не откажется от твоих предложений. Но бессмысленно считать, где – мое, а где – не мое, кто и что предложил. Это – общая работа, каждый делает в ней свое дело. Артист должен делать свое, уважая труд коллег. Труд художника, например, если он говорит, что нужно надеть этот костюм, я не должен капризничать. Могу высказать свое мнение, если меня спросят, сказать, как я к этому отношусь. Но в принципе каждый отвечает за свой участок работы.
- Неужели вы такой покладистый? Если так, то вы – уникальный человек, поскольку все знают, что актеры – в принципе – люди с невыносимыми характерами, знаменитые актрисы перед премьерой устраивают скандалы как раз из-за костюмов, пошитых не так или купленных не там, и т.д.
- Может быть, этой актрисе это свойство характера и дарования и создает творческое самочувствие, и она об этом даже не задумывается, может быть, ей это нужно, чтобы выйти на сцену и сыграть хорошо. Если делают замечание, не надо объяснять, почему я делаю не так. Надо выслушать и сделать. Препирательство ни к чему не приведет. Спор или конфликт только усугубит все. Никогда не сваливай вину на товарища, даже если что-то произошло по вине коллеги. Это бессмысленно, плодотворнее – понять, что же нужно. Моя позиция – никогда не оправдываться, хотя не всегда удается ей следовать. Я могу считать, что я хорошо сыграл. На репетиции бывало так, когда мы репетировали «Грозу». Я репетировал Кулигина. Мне казалось, что я точно делал то, чего от меня требовала Генриетта Наумовна Яновская. А она сделала мне замечание, сказала, что играю несколько поверхностно. Мне так не казалось. Но я не спорил, мы начали репетировать этот кусочек и потом, в конце репетиции я эту разницу почувствовал. Актер не всегда понимает, что он делает на сцене. Бывает, что уходя со сцены думаешь, что все чудовищно, а приходят зрители или режиссер, и говорят, что все было хорошо…
Вы всегда верите, когда так говорят?
- (Смеется.) Тут, соглашайся или не соглашайся, но люди пришли, и на них это произвело впечатление. А иной раз играешь и стараешься вроде бы, а зрителей это оставляет спокойными и холодными. Хотя, конечно, в моем возрасте все равно уже есть какой-то уровень определенный, профессиональный, ниже которого ты не опускаешься. Все-таки профессия позволяет тебе держаться на плаву. Вопрос вот в чем: превращается ли то, что ты делаешь в рутину, становится ли жвачкой, чего ты даже и не замечаешь (тебе кажется, что ты все делаешь вживую и тратишься вроде бы, а все равно появляется некая мертвечина). Вот в чем ужас нашего существования и вот чем заняты все крупные режиссеры, - сохранить это живое, эту жизнь… Об этом ведь речь. Когда ты выходишь и каждый день играешь, невольно, услужливо, все внутренние накатанные штампики выскакивают, они все под рукой. И ты знаешь, что это – беспроигрышно, и так хорошо. А жизнь уходит… А если так, зачем выходить на сцену? Поэтому очень важно, когда смотрит кто-то со стороны и говорит. Поэтому важно куда-то выезжать со спектаклем, поскольку новая площадка уже дает совершенно новые условия, которые надо освоить. Возникает ощущение свежести и подлинного существования. У нас в театре перед каждым спектаклем есть такие пятиминутки, которые проводит Генриетта Наумовна. И мне, например, очень важно услышать ее слова. Дается импульс, напоминание о том главном, с чем мы должны выйти и о чем должны играть… Что есть вертикаль, например, в «Грозе». А в «Грозе» – композиционная вертикаль, это – винтовая лестница Сергея Бархина. Сложное движение в пространстве. Об этом нужно помнить. Это не пустые слова. Или – напоминание в «Иванове» о том, что всей трагедии могло не случиться, если бы Иванова на секунду оставили в покое, не дергали поминутно, не приставали к нему. Важно, когда дело не превращается в рутину.
Вы сказали «в нашем театре». Этот значит, что, играя в разных местах, будучи востребованным, как говорится, и тут, и там, вы, тем не менее, живете представлением о театре-доме?
- Да, конечно. И таким домом для меня стал ТЮЗ. Работая в Театре киноактера, я сознательно шел на любую, скажем так, работу. Так жизнь складывалась. Увлекся пантомимой в институтские годы, у нас этот предмет преподавался и назывался он «Пластическая культура актера», и нас таких увлеченных было много, и традиции там были, которые Александр Александрович Румнев передавал нам традиции Камерного театра, где он был актером. Потом, когда был создан Пырьевым при бюро пропаганды Союза кинематографистов Экспериментальный театр пантомимы, то Румнев пригласил Злобина Зосиму Павловича, который стоял у истоков биомеханики Вс. Мейерхольда. Мы получили практические навыки из первых рук. Понятие жанра, ощущение себя в пространстве, понимание того, что такое жест, - все не теоретическими для нас делами оборачивалось, а практикой. Сейчас любят теоретизировать по поводу биомеханики, которая на самом деле – система упражнений, которыми мы занимались с 10 до 12, в тренажные часы. Потом была репетиция, потом – спектакль. Лучшая школа. Благодаря пантомиме, я начал какие-то вещи ставить. Румнев рекомендовал меня в качестве постановщика пластических экзерсисов Петру Наумовичу Фоменко. Он делал свой дипломный спектакль «Король Матиуш Первый» и я там впервые попробовал себя в таком качестве. Потом закончил во второй раз институт, получил режиссерский диплом. Но, слава Богу, по этой стезе не пошел. Не мое это. Эти знания помогают, но оказываются как бы вспомогательными.
-Но с Александром Тителем-то вы работали именно как режиссер?
- Первый спектакль, опера Моцарта «Свадьба Фигаро» создавался в институте, мы начинали с кусочков, с отрывочков, как дипломный спектакль. Меня пригласили на курс преподавать актерское мастерство. Сначала делали отрывки из драматических произведений. А на третьем курсе надо было уже делать музыкальные отрывки. Опыт пантомимический пришелся тут тоже ко двору, потому что Румнев нам таким же практическим путем прививал вкус к хорошей музыке и понимание того, как надо взаимоотноситься с хорошей музыкой. В принципе это можно свести к формуле: музыка должна быть твоим партнером. Не прилагательным, а партнером, ее надо чувствовать – слышать. Поскольку мы с Тителем не являемся антиподами, что стало понятно сразу, то на курсе не возникало проблемы иерархии. Мы занимались одним делом, что-то пробовали, он мог вмешиваться в мою работу, а я – в его. Неважно было, кто и что придумал. Когда мы уже сделали спектакль, была инициатива Тителя поставить мою фамилию рядом со своей. Он так оценил мою работу.
Можно ли в связи с вами говорить о позднем признании? Чувствуете ли вы, что именно сейчас на вас свалилось что-то вроде славы, почета? Вас всюду зовут, узнают, наверное, чаще?
- С узнаванием все не так. Когда за плечами больше ста ролей в кино, то о большем или меньшем узнавании говорить не приходится. Узнавать начали после фильма «Щит и меч», картины «Обратно дороги нет», «Двенадцати стульев», было и много детских фильмов. С узнаванием проблем у меня не было. Другое дело, что, может быть, узнавали лицо, но не помнили имени… Каждый, наверное, проживает свою судьбу. Кто-то раньше, кто-то позже вступает в тот или иной возраст. Видимо, у меня все должно было сложиться именно так. У меня перед глазами был Театр киноактера, куда мы пришли совсем молодыми людьми. Два года перед тем работали в Театре пантомимы, а поскольку все это было в недрах кинематографа, то после того, как этот театр исчерпал себя, нас перевели в Театр киноактера. Там началась другая жизнь. После двух лет насыщенной и очень трудовой жизни (график у нас был – тренаж, который включал и станок, и акробатику, потом – репетиция и спектакль; за первые гастроли мы объехали за два месяца 60 городов!) мы попали в театр, где каждый день с шести до восьми вечера надо было звонить и узнавать, нужен ты завтра или нет. Ты понимал, что профессия могла просто уйти. Кто-то, правда, много снимался, другие – работали на дубляже. Мне и тут повезло, меня пригласил режиссер Борис Кордунов на дубляж какой-то азербайджанской картины и учил меня этому искусству. Трудно приходилось. Ведь тогда был синхронный перевод, литературная обработка, «укладчики», - то есть, целое искусство! Но я еще и понимал, что спасение – в сцене. Качество спектаклей в силу разных причин было невысоким. Из-за того, что необходимо было иметь много составов, спектакли лишались цельности. Тем не менее, играли Шекспира, Лопе де Вега, Грибоедова. Играли по многу лет. Драматургия была качественной, и это позволяло обнаружить ее неисчерпаемость. Ты вдруг открывал для себя какие-то вещи, вроде бы лежавшие на поверхности, но которые ты прежде не замечал. Я учился читать текст, понимать его.
А спектакли были что называется беспризорными?
- Режиссеры были, но система надзора отсутствовала. Надеяться приходилось на себя и на автора. Погружение в текст чрезвычайно интересно! «Дурочку», например, мы сыграли больше 800 раз, из них я – наверное, 400. «Комедия ошибок» Шекспира. Пять лет мы репетировали с Эрастом Павловичем Гариным «Горе от ума», где тоже было над чем думать… Играли долго и много, так что было время вчитаться в текст… Каламбуры и трюизмы Шекспира – как их произнести, чтобы зритель услышал и порадовался… Так что это нельзя назвать плохой школой. Востребованность тоже может быть разной. Кто-то сразу ярко вспыхивает, а потом просто нормально и успешно работает всю оставшуюся жизнь, кого-то забывают, а мне, может быть, нужно было накапливать все годы, чтобы сейчас мои умения стали кому-то нужны… Именно в Театре киноактера мы сыграли двухчасовой пантомимический спектакль «Похождения Чичикова», который, как мне известно, оказал влияние на театральную жизнь Москвы. Я играл там Чичикова. И другие роли в Театре киноактера сыграны мною неплохо. Но этот театр был на периферии театральной жизни, всерьез к нему почти никто не относился, хотя это не всегда было справедливо. Ну, значит, надо было прожить такую жизнь.
- В узких кругах вы известны еще и как организатор домашних елок – по типу старинных дворянских праздников. Сейчас их нет. Почему вы перестали этим заниматься?
- Идея елок принадлежит художнице Марии Рыбасовой и искусствоведу Анаит Оганесян. У Маши и ее друзей тогда были маленькие дети, возникла идея таких домашних праздников и они попросили меня помочь, стать рассказчиком. Мы так и придумали – домашний праздник для очень небольшого круга гостей, которые бы ощутили тепло дома и домашнего театра. Все делали своими руками – костюмы замечательные, игрушки, оформление сцены. Все было рукотворным и хорошего художественного качества. От меня требовалось немного – надо было, чтобы дети получили удовольствие от игры, не набили себе оскомину. Ведь мы не должны были думать об аншлаге или о качестве игры. Муштровать или натаскивать не было нужды. Мы проводили эти елки все время, пока росли дети. На протяжении десяти лет. Они выросли и все естественно прекратилось. Но сейчас может быть снова наша затея возобновится, уже с детьми наших детей. Если им потребуется моя помощь, я с удовольствием приду и помогу.
Трудно ли вам успевать всюду и действительно ли имеет место всеядность?
- Все-таки моя «всеядность» все равно имеет некоторую однонаправленность. Что поделать, так я устроен: мне интересно и то, и это. Я умею смиряться с той или иной режиссерской идеей, о чем я уже сказал. Умею не обижаться, если что-то, что мне казалось удачным, вдруг вырезали потом (если говорить о кино). Если картина скверная, не важно много тебя на экране или нет, чем меньше, тем лучше… Делать свое дело качественно, - вот этому правилу я научился. Подчиняться правилам игры в компании, пониманию, что ты в компании. Моя всеядность – плюс мне в моем актерском деле. С Майей Михайловной Плисецкой я занимался пластикой в балете «Чайка», - это же что-то еще открыло во мне самом, происходит обогащение. Приходится все время «взбивать сметану», тренировать мускулы, чтобы они не стали дряблыми, не заплыли жирком. Если это случится, пропадет интерес к делу, а, следовательно, пропадет интерес и к тебе. Нет смысла заниматься этой профессией, если тебе не хочется выйти на сцену и если ты не получаешь от этого удовольствие.
Свежие комментарии