Каково нынешнее место России в мире — в рядах лидеров или среди аутсайдеров?
— Есть такая песенка: «Хотят ли русские войны?». Сегодня совершенно очевидно: многие русские войны хотят, — считает скандально известный журналист и режиссёр Александр Невзоров. — Ясно, что по-настоящему счастливыми они становятся, лишь когда кого-то бомбят.
Гордиться нам чем-то надо. А чем? Большой адронный коллайдер мы не построили, Марс не покорили. Остаётся самое примитивное — гордиться своей мифической силой. Это всё можно было бы рассматривать как нечто весёленькое, но, к сожалению, это прямой путь к лучинам, лаптям и другим антисанитарным подробностям. Жаль тех, кто сейчас этого не понимает. А что касается большинства, то, поверьте, они способны сменить свои политические, да и все прочие взгляды на диаметрально противоположные часов за 15. Мы же знаем, до какой степени эта масса покорна и склонна к компромиссам.
«Мы гордимся своей мифической силой».
На кого ставить?
Сергей Грачёв, «АиФ»: Почему тогда весьма образованные люди, та же творческая интеллигенция, регулярно апеллируют к мнению большинства? Мол, столько людей ошибаться не могут...
Александр Невзоров: Ну подождите, птолемеевская система Вселенной почти полторы тысячи лет была не просто разделяема большинством и интеллигенцией — она была определяющей. Все считали, что Земля неподвижно находится в центре мироздания, а Солнце крутится вокруг нашей планеты. Большинство заблуждается всегда — это закон математики. Грубо говоря, чем больше чисел, тем выше вероятность погрешности и роковой, драматической ошибки. К тому же условные 89,9% населения всегда отсиживаются, когда приходит время действовать, нести ответственность. Ставку можно делать только на отщепенцев и одиночек.
— Но почему в человеке так сильна потребность в иллюзиях? Почему он без них не может?
— Очень даже может! Просто надо понимать, что, когда мы говорим об иллюзиях, неважно, стакан ли это во лбу, кадило перед глазами или рука какого-нибудь попа, которую надо чмокнуть, — мы говорим о людях, которые не хотят думать самостоятельно. Религия в этом плане — очень удобный вариант. Но если говорить о нашем обществе, то настоящих христиан в России немного. Религия всё-таки подразумевает наличие определённых поступков, которых мы сегодня не видим. Выставку ещё могут разгромить, а вот скармливать себя хищникам на аренах — уже нет. Могут яйцами закидать, но на протяжении сорока лет спать стоя, как это делали христианские подвижники, точно не будут. И мазать тело калом, чтобы разводить червей в своих язвах, как это делал Симеон Столпник, они не готовы.
— Тут непонятно другое: почему те, кто называет себя христианами, очень часто ведут себя агрессивно, нетерпимо, стараются навязать свою концепцию мира?
— А как вы хотели? Христианство — это не разговоры интеллигентов про духовность и не целование друг друга в разные места. На мой взгляд, это наступательная и очень жёсткая религия, которая не терпит возражений и инакомыслия.
— Разве другие религии в этом плане отличаются от христианства?
— А я вам разве говорил, что бывают хорошие и плохие религии? Нет. Каждая религия обязана быть жёсткой и жестокой просто для того, чтобы сохраниться. Если то же христианство позволит размывать свои границы, будет снисходительно к соседним верованиям, оно потеряет паству, доходы, влияние.
— Если рассматривать человечество как вид, а русскую нацию как его подвид, можно ли говорить о каких-то исключительных этого подвида особенностях?
— Никаких подвидов не бывает! Мы можем говорить лишь о неких географических особенностях тех или иных групп людей типа курчавости, цвета глаз или кожи. Национальность — это не группа крови. Это всего лишь социально-культурные различия. Особенности воспитания конкретного индивидуума. И вообще, все разговоры про национальности — это полный бред!
— Но нам со школы рассказывают про национальные пути, особую русскую душу!
— Ну, я не должен отвечать за то, что вам в школе рассказывали! Если хотите про великую русскую культуру, то надо честно признать, что её никогда не существовало в принципе. Всё, что мы имеем, — это производные от западной цивилизации. Матрёшки, и те были придуманы в Японии, а в Россию их завезли только в конце XIX века. Оглянитесь вокруг себя! Вы что-нибудь исконно русское видите?
— Литература, например.
— В «Евгении Онегине» Пушкина, например, русского не больше, чем в автомобиле с американским названием, но сделанном во Всеволожске. «Она по-русски плохо знала, журналов наших не читала и выражалася с трудом на языке своём родном». Рифма, форма поэтического романа, как и любые другие литературные, музыкальные, живописные и прочие формы, — это всё привнесённое, грубо говоря, лицензионное. Всё более-менее национальное, русское было брошено как хлам при переезде из XVII века в XVIII. Пётр I решил, что с этим нельзя идти в цивилизацию, нельзя показываться миру.
— Слушайте, ну а великий, могучий русский язык?!
— Ну какой он великий и могучий?! Русский язык — это франко-польско-англо-латинско-тюркское месиво. Да, в результате это месиво получилось неплохим, но надо честно признавать, что ничего уникального в этом нет. Вы почитайте, поузнавайте, каким был русский язык до тех же петровских времён. Русское дворянство после войны 1812 года говорило преимущественно по-французски не потому, что оно было сволочным, непатриотично настроенным. Просто по-русски изъясняться было невозможно! Большинству понятий и явлений не было никаких обозначений.
— Вы говорите провокационные, весьма непопулярные вещи. При этом у вас очередной творческий вечер намечается. Почему вам вообще разрешают это делать? Почему не запретят?
— Видимо, потому, что большинство моего мнения не разделяет. То, что я говорю, интересно только отщепенцам. А среднестатистическому россиянину, который орёт «крымнаш!», я абсолютно безразличен. Влияния я на него никакого не имею, так что и особого смысла меня запрещать нет.
Свежие комментарии